Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Шампанское стоило дорого, мы долго пили эту единственную бутылку, и потом целую вечность, несколько лет подряд, я мечтал, заполняя таблицу футбольного прогноза: «В понедельник приду домой, а посыльный внесет следом целый ящик шампанского и поставит на кухне перед изумленной Таатье».

Но за всю свою жизнь я угадал только восемь раз по одиннадцать пунктов и два раза — по двенадцать, и в обоих случаях были еще десятки тысяч болельщиков, тоже отгадавших по двенадцать пунктов.

— Почему Таатье нельзя пить шампанское здесь, вместе с нами? — спрашивает он, и Жанна трогает его за руку. Ее длинные, узкие пальцы — загар на них темнее, чем у него, — гладят его руку, и браслет позвякивает серебряными цепочками. Ему хочется сказать что-нибудь насчет ее выбритых подмышек, но он боится, что она сочтет это неприличным.

— Ты пьян, Альберт? — спрашивает она.

— Нет. — Как будто на этот вопрос кто-нибудь отвечает утвердительно.

— А я уже пьяна.

— Браво! — говорит Ио, который сидит, наклонившись в их сторону, и давно прислушивается к их разговору. Альберт пытается отогнать от себя мысль, что вот так же сидит он в исповедальне — право, момент совершенно неподходящий! — но ведь это именно та самая поза, наиболее удобный наклон корпуса, чтобы слушать шепот и отпускать грехи.

Тилли сидит расставив колени, вряд ли она сама этого не замечает.

— Есть такая игра, — говорит Натали, — но я не знаю, как она называется.

— Что это за игра? — спрашивает Антуан.

— Ио, как называется эта игра, в которую помощник пастора и месье Жан иногда играют с нами — («с нами» прозвучало немного неуверенно, с запинкой), — когда один показывает что-нибудь, а другие должны отгадать, что именно он делает?

— Шарады, — говорит Ио.

— Шарады, — говорит Жанна.

— Но для этого… — Ио окидывает взглядом семейство, взвешивая все «за» и «против».

— Я не знаю такую игру, — говорит Лотта, — у меня вообще с играми плохо получается. Еще в школе не умела.

— Так как же она называется? — переспрашивает Антуан.

Клод включает свой транзистор на полную громкость. Тилли, которая хохочет не переставая с той самой минуты, когда она оказалась в одном белье, разгуливает по комнате, потирая ягодицы, точно желая разгладить на них все морщины. Транзистор вопит — музыка в стиле Клода, амазонки поют по-английски, жалобно вскрикивая, не женщины и не мужчины, а ангелы, слившие голоса в непристойном визгливом хоре, — настоящие конвульсии перед микрофоном, отраженные и умноженные акустическим эхом, с барабанной дробью каблуков и глухими ударами, бьющими по вискам.

— Идем танцевать, — зовет Тилли.

— Танцуют все! — громко провозглашает Антуан.

Тилли идет первая, и каждый вынужден последовать ее примеру, даже строптивая Натали.

— Твист, твист, итс э твист и да-да-да, — верещит Клод, хватает за плечи Ио, механически раскачивает его вправо и влево, тычет кулаком в живот и дергает за руки, точно за рычаги поломанной машины, которую необходимо пустить в ход. Ио цепляется за юношу. Альберт, насколько это возможно, пытается танцевать, повторяя все движения за Жанной, и та пылает огнем, поднимает на три счета колени, размахивает руками, в противоположность Клоду, в стороны, а затем прижимает ладонь к уху. Альберт не уступает им, какая-то мышца или жила, кажется, идет прямо от лодыжки к сердцу и причиняет нестерпимую боль, но он успокаивает себя: эта музыка не может долго продолжаться, когда-то она должна кончиться, ничто ведь не продолжается вечно.

Поскользнувшись, Натали падает и остается сидеть на полу, сотрясаясь от смеха. Затем все звуки стихают. Альберт дрожит. Одна Тилли остается на ногах и пританцовывая наливает все бокалы, которые попадаются ей под руку.

От Натали идет пар. Она расплескивает шампанское, ей помогают подняться на ноги. Все охают, Ио лоснится от пота.

— Привет, братец, — говорит Антуан.

— Клод, — говорит Альберт.

— Да, милый папочка, славный папочка?

— Как приятно слышать это, — говорит Ио.

— Клод, мой мальчик, ты не должен на меня обижаться. — К своему ужасу, Альберт произносит именно эти слова, произносит их легко и нежно.

— Конечно, папочка. — Клод улыбается.

— Налей-ка своему отцу еще стаканчик, — говорит Ио.

— Клод, ты не должен меня позорить, — слышит Альберт собственный голос и ждет, а Клод, сын Таатье, отвечает:

— Я излечился, отец.

— Ох уж этот Клод. — Голос Ио звучит бодро. — Он снова здоров и в полном порядке. Но не будем больше об этом, хорошо?