Арман Лану - Свидание в Брюгге

Ван Вельде покраснел и проковылял вразвалку к капитану.

Бло что-то невнятно пробормотал, однако Робер отчетливо услышал: «Они ничем не брезгуют». Капитан встал и пожал солдату руку.

— Мой пистолет можете оставить себе. Отныне он ваш.

Потом капитан повернулся к Шарли, молча наблюдавшему сцену, и сказал:

— Благодарю вас.

Для всех так и осталось загадкой, за что капитан Бло де Рени благодарил лейтенанта Шарли.

— Ничего не поделаешь, Шарли, война, — миролюбиво добавил капитан.

Ван Вельде сиял:

— Ох же и обрадоваются папаша с мамашей!

Офицеры пригласили его выпить с ними.

Ван Вельде, человек северного, сдержанного темперамента, не отличавшийся необузданностью и, видимо, ценивший это качество в других, сейчас разошелся. Он устроил удивительное представление: он начал пританцовывать, вернее, перескакивать с ноги на ногу, он почти непристойно дрыгался в какой-то первобытной пляске и, поглаживая себе грудь, хриплым голосом выкрикивал:

Солдаты подхватили припев. Бло расплылся в улыбке, Дэла хохотал так, что слезы выступили у него на глазах, Шарли возмущенно кричал: «П-подите вы все к ч-черту, тр-роглодиты несчастные!»; а Робер Друэн задыхался от непонятной щемящей боли, затягивавшей его, как трясина, он барахтался в этом мраке, ища в нем просветы, но мрак становился все гуще, лишь кроту да таракану под силу было выбраться оттуда, — и тогда ему почудилось, что он перестает быть человеком.

Робер тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Целая жизнь, — все то, что единственно имело для него знамение семнадцать лет назад, — за какие-то несколько секунд, в которые не было произнесено ни единой фразы, ни единого слова, день за днем прошла перед его глазами. Но это были разрозненные картины, не подчинявшиеся логике времени, — несвязные фрагменты фильма о событиях в Аглене Верхнем, в которых участвовала Полуночница, как потом называли в рассказах корову, и к коим, впрочем, возвращались все реже и реже. На многократно увеличенном экране сознания нестройно следовали друг за другом сцены и события, составляя скорее беспорядочный калейдоскоп. Внезапно Робер отчетливо увидел и Шарли, и бегающие глазки Ван Вельде, и внушительную фигуру Бло де Рени, и убитого немца, и худосочную корову. Все, что он считал забытым, на самом деле въелось в сознание, которое запечатлело даже запах коровы!

Семнадцать лет!

Взгляд Робера упал на раскладушки, он увидел спящих под электрошоком больных, Эгпарса, ожидающего следующего пациента, безучастных санитаров, Оливье, в упор глядевшего на него.

И он увидел — среди других — Ван Вельде под серым одеялом, самоубийцу, который теперь ассоциировался у него с Ван Вельде — героем, все так же напевавшего во сне: «А парням ш-Севера, а парням ш-Севера…»

Робер глубоко вздохнул и выдохнул все, что скопилось у него в груди.

Нужно было собраться с силами, чтобы противостоять этому двойному кошмару — открывшемуся ему сейчас и поднявшемуся из глубин прошлого, которое опалило его сознание. Как в двух параллельных зеркалах, в Ван Вельде тысяча девятьсот пятьдесят шестого отражался Ван Вельде тысяча девятьсот тридцать девятого, а в том виделись его далекие предки: Ван Вельде в схватке с пруссаком — тысяча восемьсот семидесятого года; Ван Вельде, сдавивший горло часовому в шлеме; Ван Вельде — поджигатель; Ван Вельде, вспарывающий брюхо испанцам герцога Альбы, кровавого герцога; Ван Вельде — враг герцога Фландрии, лжегерой рядом с истинным героем, и уже не разобрать кто где; вот вырисовываются Ван Вельде все более приземистые, все более низколобые, и все массивнее у них костяк и короче покривевшие ноги, и вот уже наступают сумерки человечества! А с другой стороны — Ван Вельде тысяча девятьсот пятьдесят шестого года; он открывал другую галерею, где Ван Вельде, все более технически оснащенные, оснащались и развивались до бесконечности, — и опять лжегерои рядом с истинными героями; и вот уже Ван Вельде, первый убивающий первого марсианина и упомянутый в приказе по планете, уступает место следующим Ван Вельде — моторизованным и заскафандренным, электрифицированным, стеклофицированным, те же Ван Вельде, и несть им конца. Но есть же порог, перед коим остановятся убийцы, для которых любая война — в удовольствие и которые кончают жалкими червями в психиатрических лечебницах? И схлынут наконец Ван Вельде, которым «наставили рога», — а может, надели смирительные рубашки? Доколе же земля будет носить этих вечных убийц, вечных «героев»? И когда же наконец, человечество избавится от всей этой парши?