Юрий Шестов - Утро

Был момент, когда она видимо заколебалась. В графу “Возраст” уже была её рукою вписана цифра восемнадцать. Хотя я и был ростом под метр восемьдесят, на восемнадцать никак не тянул. Но именно так было сказано в лежащей перед ней справке об освобождении из мест лишения свободы. Старший приятель оставил мне её на память. Произошло это во время его краткого приземления в родных краях, между освобождением из зоны общего режима и вступлением в строительные части Вооружённых Сил. Я клятвенно пообещал занести паспорт в самое ближайшее время. К сожалению, так и не смог выполнить своё обещание – чисто по техническим причинам, не то чтобы я был такой необязательный паренёк. К слову сказать, никто мне и не напоминал никогда об этом пустяке. Так я и прожил тот год для бухгалтерии под чужой фамилией. На работе меня звали моим именем. В нарядах писали только фамилию. Два первых раза, чтобы получить зарплату, я приносил свидетельство о рождении моего приятеля. Его мать неохотно давала мне бледно-зелёный, сложенный вдвое листок. Моим клятвенным заверениям она похоже не верила: “Ой, потеряшь ты Лёшкин документ, что я ему скажу…” И оба раза радовалсь и была очень приветлива, когда я появлялся на следующий день. Потом моя физиономия примелькалась и зарплату выдавали без документов.

***

Зря я тогда так опасался. Жизнь вообще проще чем люди воображают. В моём случае расклад был простецкий. Текучесть кадров высокая, народа не хватает, справка – бумажка – в порядке. Да при таких данных они бы пятиклассника приняли, лишь бы он мог таскать мехлопату да не задохся в шроте – тогда пойдут комиссии, разбирательства. Неприятности, одним словом. Всё просто – нужен очередной винтик. Кто он, что он, о чём мечтает, есть ли у него вообще мечты, свои желания – никому нет дела. И так всегда. И везде. В любой стране. Ломается винтик, находят другой, вкручивают, и всё нормально.

Думаю, мы оба были довольны. Она заполнила вакансию, я получил работу. Обоим хорошо. Идеальное совпадение интересов. В жизни такое согласие случается не часто.

***

На работу я устроился осенью. Навигация на реке вскоре заканчивалась. Через месяц мы переезжали в другой район, и вскоре я должен был расстаться с Иртышом. Я еще не знал, что пройдёт немного времени, и от Иртыша отведут огромное количество воды в казахстанскую оросительную систему. Уровень воды резко упадёт, и Иртыш перестанет быть рекой, которую я когда-то знал. Я чувствовал, что наступило время прощаться со своей привычной и такой милой для меня жизнью. Карнавал закончился. Как рано или поздно заканчивается всё в этом мире.

***

Процесс разгрузки не отличался изощрённостью и большого ума не требовал. Зерно из вагона ссыпали прямо в бункер возле дверей вагона. Под бункером был установлен транспортёр. Мы с напарником, если в ту смену был напарник, открывали дверь вагона, отдирали щит, приколоченный здоровенными гвоздями изнутри вагона, и вытаскивали его наружу. После этого наступал черёд мехлопат. Мехлопата представляла собой лист дюралюминия с прикреплённым тросом и двумя отверстиями вверху чтобы держать лист руками. Трос приводился в действие мощным электромотором. Система реле подключала мотор, когда грузчик переставал вытягивать трос. Частенько система давала сбои. Реле срабатывало раньше срока, дёргая мехлопату назад и чуть не вырывая руку. Если мехлопата цеплялась за сломанную планку в полу вагона или гвоздь, то действовать надо было проворно, чтобы её освободить. Иначе трос натягивался струной и мехлопата выстреливала как катапульта, но не так предсказуемо. Сила иногда была такая, что попадись на пути какая-нибудь бедовая голова, катиться ей с отрубями в бункер. Вообще пережить тот год без особых трамв мне помогли хорошая реакция, да привычка думать что делаешь. Но и этого иногда было недостаточно.

За смену в среднем выгружали вагонов восемь. Но иногда работа спорилась, вагоны подавались быстро и вдвоём мы успевали выгрузить тринадцать-четырнадцать вагонов. Хуже всего было выгружать горох. Работал я в кирзовых сапогах, которые на горохе катались как на роликах, только во все стороны. Мехлопату было затянуть сложнее, чем если бы я это делал на ледяном катке. К счастью (моему маленькому детскому счастью), горох приходилось выгружать редко.

Частенько приходилось разгружать вагоны с мешками, чаще всего с рыбной или мясо-костной мукой. Матерчатые мешки проблемы не представляли – их можно было ухватить. Но бумажные мешки зимой – это было сурово. Вообразите бумажный мешок с кормовыми дрожжами, превратившийся в смерзшийся гладкий и скользкий сорокакилограммовый камень без каких либо зацепок. Процесс разгрузки выглядел примерно так. Выковыриваешь мешок из ряда в вагоне, берёшь поперёк как поросёнка или прижимаешь к себе, и идёшь в склад. Укладываешь этот норовящий выскользнуть из голиц камень в неустойчивый штабель. Когда выкладываешь верхние ряды или нижние, приглядываешь, чтобы тебе не скатилось что-нибудь на голову. Зыбкие получались штабеля из этих камней… Бредёшь назад, берёшь другой мешок… И так пока вагон не будет полностью выгружен. Потом валишься спиной на грязный снег и дышишь тяжело, загнанно, слушая гулкие биения своего сердца. Поднимаешься и идёшь к другому вагону и делаешь то же самое, пока не закончится смена.