Юрий Шестов: Утро

Лет в одиннадцать, пытаясь заарканить бревно на середине Иртыша, свалился в ледяную воду, когда лодку волной положило на борт. Но каждый раз я каким-то чудом выворачивался.

Река была для меня как дом. Я уважал её тяжёлый бойцовский характер и невероятную, почти живую для меня мощь. Меня никогда не обманывала временная безмятежность реки. Я в точности знал, каким диким может быть Иртыш в непогоду, когда встречались быстрое течение и сильный северный ветер, и как он беспощаден к наивным незнакомцам. Утопленники для меня было не просто слово. Это были безутешные родственники, стоящие на берегу у края воды, раздувшееся тело, чуть выступающее над водой у илистого островка, поросшего тальником. Я столько раз один на один сражался с его коварным сильным течением, штормами и угрожающе шипяшим льдом, готовым в любую минуту разнести мою лодку на куски…

***

Попозже, годам к двенадцати, я начал осваивать сухопутные профессии. Это были временные, по одной-две недели, работы на железной дороге. В основном я занимался разборкой, перепланировкой или ремонтом небольших обслуживающих зданий. Работы обычно были срочные, и в таких случаях брали кто подворачивался. У отца в железнодорожных мастерских был приятель, мастер цеха, который и подкидывал мне работёнку, раз убедившись что на меня можно положиться. Иногда какой-нибудь большой компрессор не проходил в имеющиеся двери, и я расширял широкий оконный проём чтобы затянуть махину внутрь. Потом я как умел снова закладывал проём кирпичом.

Здания в основном были старой добротной постройки. Долбить эти кирпичи было что вгрызаться в гранитную породу. Лом, кувалда, скарпель и моё упорство были единственными инструментами для этих трудовых подвигов. Иногда работа носила более созидательный и не столь каторжный характер. Я ставил кирпичные или деревянные перегородки. Деревянные обивал дранкой. Иногда навешивал двери, красил. Как говорится, на все руки от скуки. Отец ненадолго подходил, показывал как правильно делать ту или иную работу. Едиственная миссия, в которой я потерпел сокрушительное фиаско, были штукатурные работы. Стены вышли неровными. Высохнув они потрескались, как почва в пустыне. Я кое-как замазал щели, покрыл погуще олифой, и с облегчением закрасил на три раза суриком – другой краски на железной дороге не признавали. С тех пор я не люблю штукатурить.

Только один раз отец остановил меня, придя проведать что я поделываю на очередном трудовом фронте. Пару минут он смотрел, как я откалываю кусочки от какой-то необыкновенной крепости кирпичной кладки, наследия царского режима. Потом сказал, что это не дело, для таких проектов нужна техника. Мы потратили с ним полдня, но в конце концов грузовик каким-то чудом протянул компрессор для отбойных молотков по склону насыпи, у подошвы которой стояло здание. С противиположной стороны здания была железная дорога для меневровых паровозов. Другого подъезда для машины не было. Оборудование, устанавливаемое в это здание, сгружали прямо с железнодорожной платформы. Вообще, я заметил, у железнодорожников свои понятия об удобствах.

Моторист, дядя Паша, запустил компрессор, и показал нам как работать с отбойным молотком. Отец попробовал так и этак, и через минуту уже работал так будто всю жизнь не выпускал из рук этот норовистый и импульсивный инструмент. Вскоре и я уловил, как оно ловчее вгрызаться в кирпич, и дело пошло. Дядя Паша повозился у пульта компрессора. Понаблюдал как мы работаем, потом присоединил третий молоток и подкрутил что-то на пульте. Поплевал на руки, одел голицы, рабочие рукавицы, и присоединился к нашей компании.

Отбойные молотки грохотали на всю округу. Часа через четыре работа была закончена. Не прерываясь, мы быстренько смотали шланги и поскидали молотки в железную коробку на платформе компрессора. Отец отсчитал десять рублей и вручил их дядя Паше: “Это как договорились. А это премия вам с Серёгой”, – и добавил ещё пять рублей. Серёга был водитель машины, притянувшей компрессорную тележку. Дядя Паша удовлетворённо, с достоинством кивнул, принимая деньги. Прибывший на тишину Серёга, презрев законы физики, снова протащил компрессорную тележку по склону.

Мы были все в пыли и кирпичных крошках. О цвете одежды можно было только гадать. Взяли мои инструменты, и втроём отправились прямиком к Иртышу, хотя можно было попроситься в душевые шпалопропиточного завода. По пути отец расспрашивал дядю Пашу о его житье-бытье. Тот отвечал просто и понятно, попутно высказывая свои мысли. Мысли у него были чёткие и, наверное, правильные, как устройство механизмов с которыми он имел дело.