Борис Пугачев - Школа обмана

Родик достал чудом сохранившуюся бутылку водки и спросил:

— Стаканы на судне есть?

— Какое же судно без стаканов? Давно водку не пили… Мы вас тоже угостим местным напитком под названием «Виски», — ответил Марат. — Вот только отчалим.

— Отдадим концы, — поправил Родик.

— Концы — это в СССР отдают, а здесь будем отчаливать. Чем вы здесь собираетесь заниматься?

— Внедряем технологии по переработке сельскохозяйственной продукции.

— Это ничего, можно. А то тут одни приезжали золото добывать… Ха-ха. Хорошо, что своими ножками утопали.

— Что, им лицензии не дали? — спросил Рифат.

— Дали… Потом еще добавили. Вы что, с неба свалились?

— С неба, — чтобы перевести разговор на другую тему, сказал Родик. — Сюда прилетели на самолетике. Его африканка пилотировала. Я чуть от страха не помер, но потом подарил ей матрешку, и все обошлось.

— Африканки — это нечто. Есть очень-очень… но опасно. Это как русская рулетка. Восемь из десяти могут таким наградить, что всю жизнь лечиться будешь. А им мы нравимся.

— Это вам так кажется, — заметил Рифат. — Вы думаете, что если они до вас дотрагиваются, то это знак сексуального интереса? Ошибаетесь. Они так общаются.

— Я не это имею в виду. Мы здесь уже больше года, все знаем. Их только позови… Они тут же за твой банан ухватятся. Первобытный инстинкт, а если еще доллар дать… Ну, вроде все загрузились. Поднимайтесь вон туда. Подождите чуть-чуть, сейчас из порта выйдем и присоединимся к вам.

Там, где существует одна общая всеподавляющая цель, не остается места ни для каких общих правил и этических норм.

Приближался новый, тысяча девятьсот девяносто второй год. За месяцы, прошедшие с памятных событий ГКЧП, все стремительно изменилось. Никто не знал, какие сюрпризы готовит заложенная в августе социально-политическая мина. Страна кипела переменами. Люди реагировали на них по-разному. Одни, как бы стараясь отомстить за свои унижения и вынужденную ложь, публично жгли недавно еще самое дорогое — партийные билеты; другие, не зная, куда себя приложить, боролись за возвращение городам и улицам старых дореволюционных названий; третьи по западному образцу создавали партии и двухпалатный Верховный Совет; четвертые, уверовав в невероятное, ждали прихода Сталина; бабушки на дворовых скамейках в очередной раз предрекали наступление конца света. Многие пили и ничего не хотели делать, хотя после второй бутылки заводили разговор о водовороте каких-то глобальных перемен, но каких — понять было трудно. Средства массовой информации по-детски радовались всему — от празднования ста дней президентства в России и отпуска цен до наделения Ельцина всевластием и чрезвычайными полномочиями. Капиталистические радиоголоса ликовали, делая псевдосерьезные анализы будущих перспектив страны.

Руководство металось в экономической беспомощности двоевластия, то выдвигая капиталистические принципы свободного рынка, то запуская социалистические регуляторы, сводящие на нет все предыдущие усилия, то пытаясь возродить двуглавого имперского орла. Вместо него получалось другое, тоже неизвестное науке, создание без головы, но с двумя нижними частями тела, не способными вместе произвести даже естественные отправления.

Центральная власть, олицетворяемая Горбачевым, по инерции, вероятно, понимая отсутствие перспектив, развивала идеи перестройки в условиях дезинтеграции. При этом президент СССР по примеру Ленина в Разливе был занят совместно со своей выдающейся женой Раисой Максимовной созданием основополагающего печатного труда, надеясь с его помощью сохранить целостность вверенного ему Союза.

Странно, но союзные республики, не понимая важности такой работы, активно образовывали собственное управление, включая армию, правительственный аппарат, банковскую систему и другие самостоятельные структуры, которые неминуемо должны были уничтожить сам объект исследования союзного президента и его окружения.

Ельцин, получив неограниченные полномочия президента и премьер-министра РСФСР, тоже писал книгу, хотя устно высказывать заложенные в ней мысли не мог и потому отменил свой доклад на сессии Верховного Совета. Он, опираясь на огромный опыт прорабской работы на советских стройках, пытался формировать заведомо неформируемое, а цензурно объяснить, как это делать, был не в состоянии. Строительный способ — «слой мата — слой бетона» — не работал.