Борис Пугачев - Школа обмана

— Юр, твои эмоции утомили. Что в них толку? Ты предложи что-нибудь, а пугать всех бессмысленно, мы и без твоих страшилок все осознаем. Думаешь, я так просто побежал с самого утра за билетами? Понадобятся они или нет — не знаю, но это хоть какие-то действия, а ты только орешь, — начиная выходить из себя, прервал Юру Родик. — И вообще, если подумать: кому ты нужен — стареющий русский еврей? Иди лучше выпей водки и успокойся. В твоем любимом Чили народа меньше, чем в нашем Свердловском районе. Этому комитету в ближайшие месяцы предстоит разобраться с вновь испеченными российскими и другими президентами, с их демократической свитой. Ельцинцев, хасбулатовцев, силаевцев и иже с ними больше, чем всех коммунистов и им сочувствующих во всем Чили. А вот если начнутся в Москве уличные бои, мародерство, разбои, как это было в Душанбе, то спасать свою шкуру придется. Думать сейчас надо об этом. Гриша прав, за три дня может многое измениться. Я согласен с ним по стратегии и тактике сегодняшнего дня. Как говорится, надо дать всякому делу перебродить на своих дрожжах. Останется ли это верным завтра — не знаю. Давайте завтра соберемся в это же время, а сегодня пусть каждый делает что хочет. Лично я поеду и привезу семью с дачи. Лучше быть вместе.

От возбуждения по спине Родика заструился пот. Он скинул пиджак и уселся на стул, переводя дыхание и намереваясь продолжить монолог.

— Я тоже съезжу за своими на дачу, — впервые за весь разговор подал голос Саша.

— А я пойду слушать вражеские голоса, — спокойно добавил Боря. — Мои сидят дома. Я как чувствовал вчера, привез их помыться и вдохнуть городских благ.

— Давайте разбегайтесь, а мы с Мишей останемся в офисе. Мало ли что… — предложил Григорий Михайлович. — Звоните, но по телефону никакой информации. Если что-то важное, то приезжайте сюда. Я попробую послать Валентину Петровну в банк и снять возможно большее количество налички. Миша, позвони Галине Моисеевне, успокой ее и скажи, что ты придешь, как обычно, после работы.

— Вы меня все-таки не дослушали… — начал опять Розенблат.

— Завтра, завтра, завтра… — прервал его Родик, не боясь, что Юра обидится. — Утро вечера мудренее. Разбежались, а то уже два. Мне ехать до дачи больше часа, хочется вернуться домой засветло. А то ходят слухи о комендантском часе. Еще загребут куда-нибудь…

Дождь не прекращался. Около въезда в деревню машина попала в размокшую глину и забуксовала. Родик чертыхнулся и попытался враскачку высвободиться из глиняной ловушки. Ничего не получилось, автомобиль только увяз еще глубже и сел на мост. В какой уже раз за этот день Родик пожалел, что не вернулся за зонтиком. Открыв дверь, он увидел под порогом глиняное месиво, в которое, хочешь не хочешь, надо было ступать. Мгновенно промокнув, Родик смирился с судьбой и, не разбирая дороги, пошел к даче…

Жена и дочка сидели на террасе, пили чай и смотрели телевизор.

— Привет! Собирайтесь. Поедем в Москву, — бодрым голосом заявил Родик. — Вопросы зададите по дороге. Да… Сухие носки мне найдите. И еще — захватите с собой приемник.

Домой приехали в шестом часу. Родик, не раздеваясь, включил телевизор. Транслировали пресс-конференцию с руководством страны. Он увеличил звук и стал внимательно слушать. Вопросы задавались именно те, которые задавал себе Родик. Однако из ответов понять что-то он не смог. Даже на прямой вопрос какой-то журналистки о том, произошел ли государственный переворот, прямого ответа Янаев не дал, а начал объяснять, что Горбачев болен, и как только выздоровеет, приступит к исполнению своих обязанностей. Оператор, вероятно, умышленно, постоянно переводил крупный план на руки Янаева, которые нервно тряслись, выдавая его предельное возбуждение. Родик в недоумении откинулся на спинку кресла и опять почувствовал себя отвратительно. Чтобы не заболеть, он нагрел воду, заполнил ею таз и, морщась от боли, погрузил в него ноги. Минут через десять он прекратил экзекуцию, налил себе стакан водки, выпил и пошел, не дожидаясь, пока жена и дочка помоются, спать.

Несмотря на усталость, водку и ножную баню, сон не приходил. В голове прокручивались события дня, настойчиво повторялись одни и те же мысли. Родик страшно потел, и это усугубляло дискомфорт. За закрытой дверью раздавались разные звуки — вероятно, жена купала Наташку и что-то готовила, о чем свидетельствовали навязчивые запахи, дополнительно нервирующие Родика. Он перевернул намокшую с одной стороны подушку и принялся считать про себя слонов. Однако это не помогло. Тогда он встал и поплелся на кухню. Лена почти закончила готовить жаркое. Говорить было не о чем — все сказали по пути в Москву. Родик взял глубокую тарелку, навалил в нее гору картошки и мяса, достал из холодильника початую бутылку водки… Все это он, не слушая удивленных восклицаний жены и пользуясь только столовой ложкой и чашкой, впихнул в себя, хотя особого желания ни пить, ни есть не испытывал. Последняя порция водки почему-то расплескалась и показалась ему настолько противной, что Родик, против обыкновения, изрядно забрызгавшись, запил ее водой прямо из-под крана.