Я мог быть на пике блаженства, доля секунды отделяла меня от разгадки смысла моей любимой песни, вот тут-то и вступал в игру мой внутренний деспот. И нужно было дождаться, пока песня перестанет быть моей любимой, сойдет с первой строчки хит-парада, и обмануть мой мозг, убедив его, что мне это совсем не интересно.
Я как раз начал разбираться в "Тени твоей улыбки", когда появилась мисс Честнат. Она позвонила в дверь, я выглянул из спальни и увидел, как мама пригласила ее войти.
— Извините меня за все эти коробки здесь, — мама стряхнула пепел за дверь на и без того замусоренный двор. — Они все заполнены разным дерьмом, каждая, но Господь не позволяет нам ничего выбрасывать. Нет и нет, нельзя! Мой муж собрал здесь все: каждую наклейку, каждый талончик, каждый сношенный купальный костюм, каждый клочок старого линолеума — все здесь, все вперемешку с маленькими камешками и другим мусором, так говорит мой муж — прям как его бывший зав отдела или зам районного управляющего или еще какой-нибудь засранец. — Она промокнула лоб бумажным полотенцем. — Ладно, черт с ним. А нам не помешало бы выпить, виски подойдет?
У мисс Честнат загорелись глаза.
— Мне, право, не стоило бы, но, впрочем, почему бы и нет? — Она проследовала за матерью на второй этаж. — Самую малость, со льдом, без воды.
Я попытался возобновить свое перекатывание, но смех с кухни вытащил меня из кровати, я очутился на площадке второго этажа и, спрятавшись за огромным шкафом, стал наблюдать за тем, как женщины обсуждали мое поведение.
— Ах, вы имеете в виду его прикосновения, — сказала мама.
Она внимательно посмотрела на стоявшую перед ней пепельницу, сощурив глаза так, как это делает кошка, увидавшая белку. Судя по ее сконцентрированному взгляду, в тот момент для нее не существовало ничего, кроме этой пепельницы. Время остановилось, а она как бы оглохла и не обращала никакого внимания на дребезжание сушилки и переругивание моих сестер на улице. Она слегка приоткрыла рот, облизнула верхнюю губу и подалась вперед, тыкая пепельницу указательным пальцем так, будто та была живой спящей зверушкой, и мама хотела ее разбудить. Я никогда не видел себя в действии, но тот факт, что я без сомнения узнал себя, говорил о том, что маме здорово удалась эта маленькая пародия.
— Великолепно! — От удовольствия мисс Честнат засмеялась и захлопала в ладоши. — Да, это было превосходно, вы передали самую суть. Браво, вы заслужили 5 с плюсом.
— Бог знает, где он этого набрался, — сказала мама. — Он сейчас, наверное, у себя в комнате пересчитывает свои ресницы или грызет ручки тумбочки. Он не успокаивается ни на минуту, будь то даже час или два ночи, а он все будет шуршать по дому, ощупывая корзину для белья или прижимаясь носом к двери холодильника. Мальчишка явно не в себе, но он справится. Ну что, Катерина, не выпить ли нам по второй.
Теперь она уже Катерина. Еще несколько бокалов и ее пригласят провести с нами летние каникулы. Как же легко взрослые сходятся после пары совместно выпитых коктейлей. Я вернулся в свою постель и сделал радио погромче, чтобы не отвлекаться на их кудахтанье. Так как мисс Честнат была здесь в моем доме, я был уверен, что рано или поздно голоса прикажут мне пойти на кухню и выставить себя на посмешище. Возможно, мне придется обсосать ручку швабры или, встав на стол, пощупать шнур люстры, и что бы это ни было, мне все равно пришлось бы это сделать. Понять песню, звучавшую в тот момент по радио, не представляло никакой сложности, ее текст был так ясен, что можно было подумать — я сам написал его. "Что ж, я думаю, я схожу с ума, — пел мужской голос. — Да, я думаю, я схожу с ума".
После визита мисс Честнат отец попытался вылечить меня при помощи угроз. "Прикоснись еще раз носом к ветровому стеклу, и ты здорово пожалеешь об этом, я обещаю", — сказал он по дороге домой из продуктового магазина, сидя за рулем нашего автомобиля, засыпанный непринятыми талончиками, недействительными на территории этого штата. Для меня было абсолютно невозможным сидеть на переднем сиденье машины, не касаясь носом ветрового стекла, а теперь, когда мне это запретили, я желал этого больше всего на свете. Я попытался закрыть глаза, в надежде забыть об этом желании, но поймал себя на мысли, что, скорее, это он должен закрыть глаза. Что такого в том, что я хочу дотронуться носом до ветрового стекла? Кому это мешает? Почему он может постоянно пересчитывать свою мелочь и кусать нижнюю губу, не боясь быть наказанным? Моя мать курит, мисс Честнат поглаживает свою поясницу раз по 20–30 на дню — а я почему-то не могу прижаться носом к ветровому стеклу? Я открыл глаза с твердым намерением нарушить запрет, но отец, заметив, что я наклоняюсь вперед, вдруг резко дал по тормозам.
Читать дальше