Дэвид Седарис - Сплошные заморочки

Я не помню, чтобы все было так же плохо, когда мы жили на севере. Нашу семью перевели из Эндокотта, штат Нью-Йорк, в Рейли, Северная Каролина. Наш новый дом был еще не готов, и нам приходилось снимать строение, выдержанное в стиле, характерном для построек на сахарных плантациях. Вокруг него располагался лысый, без единого деревца дворик, а белые колонны на фасаде создавали ложное впечатление о богатстве его интерьера. Сразу за парадной дверью начинался темный узкий коридор, из которого можно было попасть в спальни, размер коих был немногим больше находившихся в них матрацев. Наша кухня была расположена на втором этаже рядом с гостиной, и в ее декоративное окно можно было наблюдать шлакоблочную стену, построенную для сдерживания потока грязи с находившейся по соседству свалки.

— Наш маленький адский уголок, — сказала моя мать, обмахиваясь куском шифера, в изобилии валявшегося во дворе.

Будучи в абсолютно подавленном состоянии, я обнаружил себя на крыльце перед нашим домом, что означало, что первый этап утомительного путешествия к моей спальне был завершен. Подойдя к дому, я семь раз дотрагиваюсь до входной двери каждым локтем, причем при свидетелях сделать это гораздо труднее. "Почему бы тебе просто не дернуть за ручку? — обычно говорит моя сестра Лиза. — Кроме тебя все так делают, и, поверь мне, дверь, как правило, открывается". А в доме меня поджидала масса выключателей и дверных косяков, требовавших моего внимания. Я мог бы прямиком из коридора отправиться в свою спальню, но до этого я должен был совершить массу неотложных дел. Поцеловав 4-ю, 8-ю и 12-ю ступеньки на покрытой ковровой дорожкой лестнице, я вытер кошачью шерсть с губ и направился в кухню, где получил приказ погладить конфорки на газовой плите, прижаться носом к двери холодильника и выстроить в ряд кофеварку, тостер и миксер. После обхода гостиной подошло время встать на колени рядом с лестницей и, закрыв глаза, ткнуть кухонным ножом в сторону моей любимой розетки. Затем я должен буду облизать несколько лампочек и проверить вентили в ванной, и только потом смогу с чистой совестью войти в свою спальню, где аккуратно выровняю все предметы на тумбочке, оближу уголки металлического стола и, наконец, улягусь на постель, и начну перекатываться на ней с боку на бок и думать о том, какая же странная женщина эта мисс Честнат, моя учительница в третьем классе. Зачем ей приходить сюда и облизывать мои выключатели, если она никогда не облизывала свои? Может, она была пьяна?

В своей записке она справлялась, можно ли ей зайти к нам домой с тем, чтобы обсудить то, что она называла моими "особыми проблемами".

— Ты сегодня вставал со своего места, чтобы облизывать выключатели? — спросила моя мать. Она положила записку на стол и закурила.

— Один, может, два раза, — ответил я.

— Один — два раза каждые полчаса? Каждые 10 минут?

— Не знаю, — соврал я. — Я не считал.

— Зато твоя чертова учительница математики считала. Это ее работа — считать. Ты что думал, она не заметит?

— Заметит что? — Я никогда не переставал удивляться тому, что люди замечали мои действия. Так как они носили очень личный характер, я всегда полагал, что они должны быть абсолютно невидимыми. Когда же посторонние ловили меня за моими занятиями, я утверждал, что они ошибаются.

— В каком смысле "заметит что"? Не далее как сегодня мне позвонила дама, живущая вверх по улице, эта миссис Кинлинг, у которой близнецы. Она говорит, что поймала тебя у себя во дворе, когда ты, стоя на коленях, целовал ее вечернюю газету.

— Я ее не целовал. Я просто пытался прочесть один заголовок.

— И поэтому ты так низко наклонился? Может тебе пора купить более сильные очки?

— Пожалуй, пора, — сказал я.

— И я думаю эта мисс… — Мама развернула записку и посмотрела подпись, — эта мисс Честнат также ошибается? Ты это мне хочешь сказать? Может, она спутала тебя с каким-то другим мальчиком, который вскакивает из-за парты, чтобы облизать точилку для карандашей или потрогать плитку, или что ты там еще делаешь, когда она отворачивается?

— Очень может быть, — сказал я. — Она уже старенькая. У нее на руках пятна.

— Да? — спросила мама. — И как много?

Днем, когда мисс Честнат наконец прибыла к нам с визитом, я был у себя в спальне, перекатывался с боку на бок. В отличие от навязчивых подсчетов и прикосновений, перекатывание было не обязанностью, а добровольным и очень приятным занятием. Это было моим хобби, тем, чему я хотел бы посвятить все свое время. Главной целью этого занятия было не дать себе уснуть под его же убаюкивающим воздействием: причем, это была не промежуточная, а конечная и единственная цель. Постоянное движение освобождало мой мозг, позволяя мне осмысливать окружающее и фантазировать. А если работало радио, я мог запросто перекатываться до трех ночи, слушать хит-парады и с удивлением узнавать, что каждая песня, которую я слышу, написана обо мне. Иногда мне приходилось послушать одну и ту же песню 200 или даже 300 раз, но рано или поздно мне все же открывалась ее тайная сущность. Так как перекатывание было очень приятным и расслабляющим занятием, неудивительно, что ему что-то постоянно мешало, причем, как правило, это был мой собственный мозг, который не давал мне более 10 минут подряд наслаждаться абсолютным счастьем. С начальными аккордами моей любимой в данное время песни, я слышал шепот: Тебе не кажется, что ты сейчас должен пойти на второй этаж и убедиться, что в том маленьком керамическом горшочке действительно осталось 114 горошинок перца? И, эй, раз уж ты пойдешь туда, не захочешь ли ты заодно проверить утюг и убедиться, что он не подожжет детскую. Список требований будет расти с каждой секундой. Так, а что у нас с телевизионной антенной? Как ты думаешь, она все еще имеет форму идеальной буквы V? Или кто-то из твоих сестер уже согнул ее по-другому? И, знаешь, мне очень любопытно, плотно ли завинчена крышка на той майонезной банке? Пойдем-ка посмотрим, а?