Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга

Неожиданно легко справившись с первым шагом аутопсии, я облегченно вздохнул, гордясь собой, и вернул пилу на место, выдернув из розетки. Череп распилен, пила в порядке, все мои пальцы — на месте, к тому же абсолютно целые. Это была победа. И я стал двигаться дальше. Вставив реберный нож в щель верхнего пропила, немного пошевелил его, и отпиленная часть черепа чуть отошла, явив бледно-розовый мозг. Засунув в расщелину пальцы, потянул на себя и оторвал легко поддавшуюся коробку. Передо мною был головной мозг, опутанный тонкими синими линиями вен. Следующий шаг — аккуратно целиком извлечь его. Взяв малый ампутационный нож, узкий и длинный, двумя пальцами оттянул на себя лобные доли, перерезал тонкие нитки глазных нервов. Потом, сдвинув грецкий орех мозга, отделил его нижнюю часть, перерезав пленку твердой оболочки. И запустив руку поглубже в черепную коробку, бережно изъял то, чем думал, мечтал, обижался, завидовал, жалел и злился Дудин, когда был жив. И держа его двумя руками, положил на анатомический стол. «Молодчина, Темыч, все хорошо», — похвалил я себя. Но большая часть работы была еще впереди. Вернувшись на исходную позицию, взялся одной рукой за пустую голову, снизу, ближе к шее, и с немалым усилием приподнял труп. А другой рукой запихнул подголовник ему под лопатки.

Теперь все готово для следующего этапа — изъятия органокомплекса, от языка до прямой кишки. Сперва — длинный разрез, тянущийся от горла до паха. Аккуратно рассекаем брюшину, чтобы не повредить кишечник. Затем длинными продольными движениями отделяем плоть от грудины с обеих сторон. Она отходит, словно расстегнутая рубаха. Все тем же пузатым реберным ножом прорезаю хрящ ключицы и, навалившись на нож всем своим весом, одним движением вспарываю ребра. И с другой стороны. Оттягиваю грудину, разрезая соединительную ткань, которая удерживает кость снизу, и кладу ее в изголовье стола. Таким обнаженным гражданин Дудин не был еще никогда.

Взяв окровавленной перчаткой чистое полотенце, которое скоро окажется внутри мертвеца, вытираю пот с лица, переводя дух. «Что бы сказали мои бывшие коллеги, увидев меня за работой в новой должности?» — подумал я тогда. А ведь это просто работа, вовсе не адский спектакль. Если следовать современной моде, меня вполне можно было бы назвать «менеджером секционного зала».

Бросив взгляд в проем приоткрытой двери, увидел Вовку Старостина, с любопытством смотрящего на мое первое за долгие годы вскрытие, одним махом преобразившего пиарщика в санитара.

— И как процесс? — поинтересовался он, подходя к столу и осматривая труп.

— Справляюсь вроде, — ответил я. И хотел еще что-то добавить, но к нам присоединился доктор Савельев.

— А я думал, что стол уже накрыт, — разочарованно протянул он скептически оглядывая нового санитара.

— Чуточку терпения, — улыбнулся ему Вова. — Надо бы побыстрее, — бросил он мне и вышел из зала.

Буркнув в ответ «да заканчиваю уже», продолжил, обдумывая каждое движение, ведь впереди было самое сложное — извлечь органокомплекс, не повредив его. И не повредив себя. Шаг первый — осторожно вырезать гортань, орудуя длинным тонким ножом. Как следует повозившись, я наконец-то справился с этой задачей, достав из горла Дудина кадык с бледным языком на конце. В этот момент в секционную заглянул Бумажкин, выглядевший очень встревоженным.

— Ты как, а? — спросил он, вглядываясь в меня.

— Да, а что?

— Вовка застранец, — беззлобно выругался Бумажкин. — Шутник, блин! Прибежал, говорит — «Темыч вскрыть не может, ничего у него не получается, да еще всю секцию заблевал.» И так убедительно он это выдал.

— Хорошая шутка, — без тени улыбки кивнул я.

Мне и впрямь было не до смеха. «Так, еще немного осталось», — успокаивал я себя, понимая, что вскрытие затянулось. Запустив руку в труп, я оттянул на себя нутро Дудина. Длинными сильными движениями ножа принялся резать брюшину и все то, чем его органы крепились к позвоночнику несчастного. Закончив, взялся покрепче за гортань и потянул к ногам мертвеца, вывалив его изношенное нутро. Облегченно вздохнув, перерезал кишечник, уходящий в малый таз. И крепко вцепившись во внутренности двумя руками, переложил их на анатомический столик.

Все, я снова был в деле.

И дело это было настолько сакральным, что сложно назвать это просто работой. В деревнях даже есть поверье, что тому, кто подготовил тело к похоронам, прощается сто грехов. Значит, завтра, когда мы втроем сделаем десяток выдач, нам с Вовками спишут их тысячу. А это, согласитесь, куда весомее любой финансовой компенсации, если думать о вечности, которая предстоит абсолютно всем, рано или поздно. Каждому — своя. Она уравняет богатых, бедных, счастливых и несчастных, талантливых и бездарных. Мне всего 36, и я не знаю, с чем подойду к последней черте. Но точно знаю, что, оглядываясь на стремительно пролетевшую земную жизнь, увижу за плечами свои книги и. похороны. И то, и другое наполняет меня ощущением значимости дней Артема Антонова.