Эдвард Резерфорд - Лондон

– Он храбрый, бесшабашный дурак, – добавила графиня. – И вся вина на мне, коль скоро я выставила вас зверем.

Сент-Джеймс хранил молчание.

– Уильям! – воскликнула она. – Эту дурацкую дуэль нужно остановить!

– Было нанесено публичное оскорбление. Если я не отвечу, надо мной будет смеяться весь Лондон.

Она поразмыслила.

– Можно ли отстоять честь небольшим уколом? Капли крови хватит?

– Полагаю, что да.

Многие дуэли завершались лишь небольшим ранением, часто – в плечо, и секунданты спешили прервать поединок. Кончалось и смертью, но редко.

– Тогда заклинаю вас, не убивайте его! – воскликнула она. – Клянусь, он этого не заслужил! Сейчас я напишу ему, что мы помирились, отругаю и потребую впредь не спасать меня столь глупым способом.

– Значит, вы не считаете нужным от меня защищаться? – уточнил граф.

– Дело забыто. Ведь мы помирились? – Она поцеловала его. – Я никогда не изменяла вам, дражайший милорд, и никогда не изменю. – Она улыбнулась. – Идите отдохните, пока я буду писать.

В скором времени резвый лакей уже нес ее запечатанное послание на Джермин-стрит. Что до лорда Сент-Джеймса, то он не спал. Как положено, явился к жене и возлег подле, она же продержала его за руку несколько часов. Потом она задремала; он же, едва занялся рассвет, поцеловал ее и вышел с облегченным сердцем.

Путь до Гайд-парка занял всего пять минут.

Олений заповедник, раскинувшийся сразу к западу от Мейфэра, принадлежал вестминстерским монахам, пока его не отобрал король Генрих в эпоху роспуска монастырей. Стюарты открыли парк для народа, и длинная объездная дорога – королевская, route de roi – Роттен-Роу, как вскоре прозвали ее в простонародье, – превратилась в шикарное место для светских дам, не упускавших случая показаться там в экипаже. Еще большую прелесть имело другое новшество: был перекрыт ручей Уэстборн, после чего образовалось большое изогнутое озеро Серпентайн. Но спозаранку древние парковые дубы и безлюдные лужайки служили другой цели: здесь проходили дуэли.

Дуэли между джентльменами уходили корнями в далекое прошлое – времена средневековых сражений и много дальше, во глубину веков. Мода на частные поединки возникла только в изысканном XVIII столетии. Трудно сказать, почему так повелось. Возможно, благодатную почву для ссор создавал Уэст-Энд, густо населенный разного рода праздной публикой, которая, живя в тесноте, всем скопом предъявляла претензии на родовитость. Или на эту моду влияли кавалеристские нравы множившихся полков. А может быть, высшие классы под предводительством аристократов из тех, что совершили европейское Большое турне, по-обезьяньи перенимали обычаи французов и итальянцев. Так или иначе, на дуэлях отстаивались честь и достоинство. И пусть в дальнейшем, когда наступили времена не столь бесшабашные, эту практику сочли варварской, она, безусловно, побуждала общество к вежливости.

Закон был милосерден к дуэлям. В конце концов, в судах заседали такие же джентльмены, разбиравшиеся в этих материях. Дуэль не считалась убийством, ибо стороны проводили ее по обоюдному согласию. Убийство противника на дуэли каралось штрафом или формальным трехмесячным тюремным заключением. Тем и кончалось.

Присутствовали семеро: дуэлянты, по два секунданта с каждым – итого шесть; седьмым был врач. Кареты оставили чуть поодаль. Место, выбранное секундантами, находилось в лощине и дополнительно скрывалось раскидистыми дубами. Хотя в парке не было ни души, Сент-Джеймс остро осознавал присутствие птиц, чей утренний хор разливался окрест. Секунданты проверили клинки. Он снял плащ, передал секунданту, взял рапиру. На графе была свободная льняная сорочка с просторными рукавами – разумный выбор, благо ее как раз хватало, чтобы не продрогнуть в утреннюю прохладу. Он заметил капли росы на траве. Хорошо бы не поскользнуться.

Когда мужчины, повернувшись друг к другу лицом и опустив клинки, учтиво поклонились, солнце еще лишь тронуло блеском верхушки дубов. Клинки поднялись, сблизились и застыли. И вот две серебряные змеи затеяли бесшумный танец, истинный смысл которого понятен был им одним, после чего внезапно сошлись. Коротко лязгнула сталь.

Граф Сент-Джеймс был умелым фехтовальщиком, но Мередит намного превосходил его. Тем не менее Джек удивился тому, что противник не особенно наседал, и расценил это как хитрость. Он осторожно выждал, потом совершил единственный стремительный и смертоносный выпад. Рапира вонзилась точно в сердце лорда Сент-Джеймса.