Эдвард Резерфорд - Лондон

– Похоже на то, – согласился Флеминг. Ему не хотелось тревожить такую знатную леди, и он боялся, что та разгневается.

– Но выбора-то нет, – мягко заметила жена.

Он пришел на Ганновер-сквер в четыре часа дня. Надел свое лучшее коричневое пальто, не по погоде теплое, и парился под шляпой. С замиранием сердца приблизился он к внушительной двери, выходившей на площадь; мимоходом отметил, что дом охранялся страховой компанией «Сан», и позвонил. Вышел лакей. Но не успел Флеминг спросить, дома ли его или ее светлость, тот мигом определил в нем торговца, велел идти с черного хода и захлопнул дверь у него перед носом.

Флеминг был бы меньше обескуражен, если бы знал, что в аристократических домах даже джентльмен, лично знакомый с хозяином, а тем более с такой знатной особой, как граф, едва ли имел возможность, явившись неожиданно, пообщаться с кем-то выше дворецкого или секретаря его светлости. Он побрел на задворки, пачкая выходное пальто, подошел к входу близ кухонь.

Там, уже дружелюбнее, ему сообщили, что дома нет ни лорда, ни леди Сент-Джеймс. Предположение, что они, вернувшись, удостоят его беседы, было встречено укоризненным смехом.

– Оставьте ваш счет и ступайте себе, – посоветовали ему.

Но Флеминг явился не за этим. Поэтому он вернулся на площадь, занял позицию возле почты, где в ожидании томились портшезы, и стал наблюдать за семнадцатым домом. Через полчаса его терпение было вознаграждено: к двери подъехал элегантный экипаж с гербом де Кеттов. Флеминг устремился вперед.

Грум уже был у дверцы. Он выставил ступеньку и протянул руку, помогая пассажирке выйти. Флеминг не видел ее лица, ибо то было скрыто под шелковым шарфом, но не сомневался, что это леди Сент-Джеймс. Чуть заступив ей дорогу, он отвесил нижайший поклон:

– Леди Сент-Джеймс? Я Флеминг, миледи, пекарь.

Он обнадеженно улыбнулся. Леди с прикрытым лицом ничем не показала, что узнала его. Ему почудилось, будто она собралась пройти мимо, но он, сам того не сознавая, преграждал ей путь.

– Миледи по доброте своей соизволила… – начал он, и грум, повернувшись, высокомерно махнул рукой:

– Проваливай отсюда!

Флеминг краем глаза отметил, что кучер спускался с козел.

– Да я же Флеминг, миледи, – попытался он вновь и, смешавшись, вынул свой счет.

Утром он снял с него копию, проявив чудеса каллиграфии, но ладони вспотели, и он вдруг увидел, что чернила потекли, испачкали пальцы, и размокший счет представлял собой жалкое зрелище. Леди Сент-Джеймс моментально отпрянула.

– Миледи, прошу вас, – выпалил он и шагнул к ней.

Кнут кучера щелкнул над самым ухом. Не тронул, нет. При желании кучер сумел бы сшибить с его носа муху и не задеть. Однако звук был сродни пистолетному, и Флеминг так испугался, что подался вперед, поскользнулся на булыжнике и начал валиться. Пытаясь удержаться на ногах, он в падении схватился за что-то мягкое.

Это был кончик шелкового шарфа леди Сент-Джеймс. В следующий миг Флеминг ахнул, глядя в ее обнажившееся лицо.

Леди Сент-Джеймс не стала вновь прикрывать свои синяки. Она с презрением отвергла даже бегство от пекаря. Взамен она уделила ему толику внимания, которого он жаждал.

– Мелкий торгаш, хам, как ты смеешь мне надоедать?! Да ты никак собрался получить с меня деньги прямо на улице? Ну скотина! Можешь выкинуть свой счет! К твоим пирожным никто не притронулся. Будь уверен, в приличном обществе их больше вообще никто не купит! А что касается твоей выходки, то если я хотя бы услышу о тебе еще раз, тебя посадят за нападение! У меня есть свидетели! – Она указала на лакея, который поспешно кивнул. Направившись к дому, она оглянулась на кучера. – И по-моему, он-то мне глаз и подбил!

Кучер осклабился и вытянул Флеминга кнутом по ногам так, что несчастный пекарь взвыл благим матом.

Очухавшись, он скорбно заковылял к Пикадилли. Его высекли и унизили. Заказам конец, надежды на эркер растаяли. И он был наказан на тридцать фунтов. Пока он брел мимо роскошных домов и шикарных магазинов Пикадилли, ему мерещилось, будто над ним потешается весь светский мир. У «Фортнума и Мейсона» он сел и разрыдался.

И как, черт возьми, ему расплатиться за эти булыжники?

Звездная ночь отражалась в воде. Чисто Венеция. Лодка, подобно гондоле, плавно скользила по темной Темзе. Тишина нарушалась лишь легким плеском весел да слабым дребезжанием стекла в фонаре, который покачивался над носом.

Но что за высокая фигура откинулась так вальяжно на пассажирском месте? Треуголка, домино, черный плащ с капюшоном итальянского образца. Белая маска придавала сходство с призраком, таинственным и бледным. Джентльмен, собравшийся на венецианский бал? Любовник, державший путь на тайное свидание? Наемный убийца? Вестник смерти? Возможно, все в совокупности.