Эдвард Резерфорд - Лондон

– И когда же вы так решили, милорд?

– Нынешним утром, – ответил граф. – Вы предложили мне обождать с наследником. Почему я должен ждать? Я и так ждал уже слишком долго. – Его губы сложились в нечто похожее на ухмылку. – В вашем брачном обете значится слово «почитать». Я полагаю, время настало.

Леди Сент-Джеймс уловила намек, но не тот, на который он рассчитывал. Ей подсказала ухмылка. Она решила, что человек, подозревающий жену в неверности и вознамерившийся отвоевать ее, так не лыбится. Это была самодовольная улыбочка, и не больше. Да он любовался собой, черт его побери! Она испытала столь острое раздражение, что содрогнулась. Перехватила его довольный взгляд и моментально угадала мысли.

«Господи помилуй, – мелькнуло у нее, – ему кажется, что властным он мне понравится больше». И вспомнила о Джеке, которому не нужно было изображать властность и который, заслуженно или нет, презирал стоявшего перед ней человека.

Лорд Сент-Джеймс расстегивал жилет.

– О нет! – не сдержалась она. – Не сейчас, милорд! Умоляю вас, не сейчас!

Как вышло, что после многолетнего притворства она не сумела ни отвертеться, ни милостиво уступить? Всего-то и дела! Леди Сент-Джеймс совсем потеряла голову. Возможно, виной было стечение обстоятельств: шок из-за Мередита, которому не удалось прийти, вкупе с мужниной самодовольной ухмылочкой; так или иначе, она перестала быть хозяйкой положения. И это оказалось просто невыносимым.

Он оставался безучастен.

– Милорд! – Ее голос, дрожавший от страха, был также и ледяным. – Я не желаю вас сейчас. Извольте удалиться.

Муж снял жилет и преспокойно положил поверх камзола.

– На мне месячное проклятье! – солгала она, залившись краской.

– Неужели? Проверим!

– Вы не джентльмен! – крикнула она.

– Я граф. – Он повернулся и взял ее за руку. – А вы моя собственность.

Она попыталась высвободиться, но тот без труда удержал ее. Леди дернулась снова – неистово, изо всей мочи. Его хватка только окрепла. Свободная рука вцепилась в другое запястье, и он хладнокровно разводил ей руки, пока она не уперлась в него грудью. Она с удивлением обнаружила, что совершенно бессильна. До сего момента она не осознавала, насколько муж был сильнее физически. Вдруг оскорбившись, она забыла про всякий лоск и резко двинула ему коленом в пах.

А это было ошибкой. Он вовремя увернулся, и колено только задело бедро, но графиня почувствовала, как его тело сперва свело судорогой, а следом затопило великой яростью. У нее в голове будто вспыхнул красный сигнал опасности, напомнивший о древней, первобытной эпохе, и она отчетливо поняла, что ему хватит сил убить ее одним мощным ударом.

Но он не убил. Отпустив одну руку, отвесил такую пощечину, что у нее запрокинулась голова. Затем схватил в охапку, пересек комнату и швырнул на постель. Через секунду он уже был сверху, пригвоздив ее намертво.

– Сейчас я вам покажу, кто тут хозяин, – выдохнул он.

Из дальнейшего ей, несмотря на боль, запомнилось только его лицо. Сквозь неизменную маску проступили доселе неведомые черты. Широкое, жесткое, непреклонное лицо Буллов из глубины веков, но если те бывали ужасны во гневе, то в этом лике присутствовало нечто наглое, порочное и потому омерзительное.

Лорд Сент-Джеймс не изнасиловал графиню по той простой причине, что ни закон, ни традиция не позволяли применить это слово в случае, когда жертвой оказывалась жена. С дикарской внезапностью он распахнул и сорвал ее халат. Затем, отвлекшись только на свои штаны, овладел ею так свирепо, что она вскрикнула, и повторил со всей силой, и еще, снова и снова.

Ей было больно, отчаянно больно. Пульсирующая боль от удара поселилась и в лице. В рту появился привкус крови. Не менее ужасным, чем боль, было испытанное насилие, унижение. Она едва не закричала слугам. Кто-нибудь из лакеев не мог не услышать. Но что они могли сделать? Схватиться с мужем и лишиться места? В любом случае она была слишком горда, чтобы позволить им видеть. Вместо этого собрала все оставшиеся силы и вступила в схватку.

Она никогда не дралась, но сейчас уподобилась дикой кошке. Царапалась, брыкалась, кусалась, но все впустую, и оставалась целиком во власти крупного, тяжелого мужчины, взгромоздившегося сверху. А он собирался доказать свое господство. Он был графом, она – его женой. Ее титул, дом, карманные деньги, а нынче и тело, как он доказывал, – все принадлежало ему. И так как Бог сотворил его мужчиной, а ее женщиной, он обладал в конечном счете физической силой для подчинения и истязания.