Эдвард Резерфорд - Лондон

Глубокой ночью его разбудил шум, и он не знал, который час. Пустяк – всего лишь звук открывшейся двери. Той, что не должна была открываться. Юноша резко сел.

Через считаные секунды Дукет крался к складу. Дверь оказалась приотворена, изнутри сочился свет. Парень подобрался ближе, жалея, что не вооружен. Осторожно заглянул.

Там был Флеминг.

После ухода Силверсливза он не разговаривал с хозяином. Видел, как тот перемолвился словом с парой незнакомцев. Флеминг выглядел совершенно нормальным и даже бодрым. Один раз вышел с высоким типом, который, как полагал Дукет, спрашивал дорогу на Бэнксайд. Парень решил, что бакалейщик лег позже, с остальными домочадцами. Тем не менее что-то произошло. Иначе как объяснить картину, представшую его глазам?

Флеминг пребывал в трансе. Он был один, смотрел на Дукета, но не видел его. На одном из мешков стояла лампа. Флеминг держал руки лодочкой, и горсти были наполнены драгоценным перцем. Наконец он осознал присутствие Джеффри и взглянул на него в восхищенном экстазе, как будто увидел ангела. Затем заговорил:

– Знаешь, что это такое?

– Перчинки, – удивленно ответил ученик.

– Да. Это перчинки. Драгоценные?

– Конечно. Наш самый дорогой товар.

– Ага, – кивнул тот.

Затем медленно развел руки и высыпал все на пол. Дукет пришел в ужас, но Флеминг лишь улыбнулся.

– Бесценный, – заметил он. – Бесценный.

Когда же Джеффри шагнул вперед, присел и начал собирать перчинки, он доверительно и настойчиво взял его за плечо.

– Но что, если человек стоит на пороге открытия вселенских тайн? – шепнул бакалейщик ученику. – Чем тогда станут перчинки?

Дукет был вынужден признаться, что не знает.

– Зато я знаю, – мягко отозвался Флеминг и уставился на него при тусклом свете лампы. – Хороша ли моя жена?

Дукет согласился, что да, хороша.

– А место разве не славное? – Своей тонкой рукой тот обвел погруженные в тень владения супруги. – Весьма и весьма. И все ее. – Он покачал головой и издал странный смешок. – Пустяки, – сказал он, обращаясь, очевидно, к мешкам. Затем вдруг дико посмотрел на юношу. – Скоро, Дукет, ты увидишь чудеса.

После этого замер со взглядом настолько пустым, что Дукет не осмелился заговорить и крадучись вернулся в постель.

На следующее утро бакалейщик выглядел совершенно нормальным, и Дукет решил, что не его дело болтать о ночном инциденте. Однако все равно недоумевал и гадал.

Тиффани порой озадачивали и втайне обижали редкие, вопреки обещанию, приходы Дукета. Один-единственный поцелуй – и пропал. Неужто так страшно? Она всегда была скромница, однако решила целоваться хотя бы с тем, чтобы научиться.

Когда девушка приблизилась к тринадцатилетию, отец постарался наводнить дом на Лондонском мосту мужчинами. Уиттингтон, увы, нашел себе пару, но он привел еще несколько молодых торговцев тканями из хороших семей. У трех олдерменов имелись сыновья подходящего возраста. Еще были итальянский виноторговец, богатый германский вдовец, ганзейский купец – пучивший глаза и быстро отвергнутый, – да еще добрая дюжина приличных молодцев. Нашелся даже юный аристократ, наследник огромного поместья на севере Англии, – красивый, но слишком тупой, по единодушному мнению отца и дочери.

За прошедшие месяцы между Буллом и дочерью установились новые отношения. Разумеется, многое она предпочитала обсуждать с матерью, однако с отцом держалась неизменно кротко, почтительно, и Булл с удивлением обнаружил, что доверялся ей все чаще и чаще. Он никогда не придавал большого значения женскому мнению, тем более суждениям простой девчонки, однако теперь, не имея других детей для серьезных бесед и предоставив ей столь большую свободу выбора, заинтересовался ходом ее мыслей. «Знаешь, что она думает о молодом имярек?» – гордо спрашивал он у жены. С каждым новым кандидатом он с любопытством ждал дочернего вердикта. «Когда наконец пробьет срок, не сомневаюсь, что под моим началом она сделает хороший выбор», – говорил он. Одновременно Булл поймал себя на том, что не особенно торопится выдавать девушку замуж. «Все они ей не пара», – заявлял он порой.

Однако все посматривал на одного претендента, считая его более подходящим. Это был Силверсливз.

Молодой правовед избрал безупречную стратегию.

– Я обязан уведомить вас, – сказал он однажды Буллу, – что род мой старинный, но состояние скромное.

Сменились поколения с тех пор, как его семья покинула старый дом Силверсливзов рядом с собором Святого Павла. Овдовевшая мать, недавно скончавшаяся, жила в многоквартирном доме на Патерностер-роу западнее собора.