Эдвард Резерфорд - Лондон

Там было определенно неплохо, и все же Тиффани толкнула юношу, шепнув: «Ну и кавардак». Повсюду громоздились стопки книг. Их тут обнаружилось несколько десятков – большая коллекция по любым стандартам. Одни переплетены в кожу, другие – нет; некоторые написаны изящным каллиграфическим почерком, однако иные накорябаны столь скверно, что рябило в глазах. Но беспорядок создавали не книги, а листы пергамента. Они были везде, стопками и отдельно, некоторые аккуратно переписаны, но большинство исчеркано лишь наполовину и сплошь в исправлениях.

– Это моя берлога, – виновато улыбнулся Чосер. – Здесь я читаю и пишу вечерами.

Тиффани знала от отца о литературной деятельности Чосера и, думая о собственной учебе, спросила:

– А сколько строчек вы можете написать за вечер?

– Очень много выкидываю, – признался он. – Бывает, что и одна едва наберется.

Впоследствии Тиффани сказала Дукету:

– По-моему, коли так, то не очень-то у него получается.

Они простились с Чосером и двинулись коротким путем по старой дороге за воротами Олдгейт, тогда-то Тиффани, позволившая себе возобновить размышления о муже, и повернулась вдруг к Дукету.

– Знаешь, – сказала она, – меня никогда не целовали. Надеюсь, ты умеешь.

Он умел.

– Ну так давай, – потребовала девушка.

Дукет обнаружил Бенедикта Силверсливза на южной оконечности Лондонского моста, когда возвращался домой, – тот поджидал его. Уиттингтон мог думать что угодно, однако на Дукета молодой законник произвел сильное впечатление.

Силверсливз был сама любезность. Он говорил спокойно и с достоинством. Бенедикт объяснил, что днем ему случилось выйти через ворота Олдгейт и он…

– Полагаю, вы знаете, что я увидел.

Дукет залился краской. Законник же продолжал: он выражал надежду, что подмастерье простит его, но в равной степени рассчитывал, что Дукет не злоупотребит доверчивостью девушки, чье положение весьма отличается от его, Дукета. «К тому же, изволите ли знать, она моя родственница». Что тут сказать? Что она попросила сама? Любой подмастерье счел бы это низостью.

– Вам может показаться, что это не мое дело, – гнул свое Силверсливз, – но я полагаю, что мое.

Нет, Дукет не мог его упрекнуть. Силверсливз поступал правильно, и ему стало стыдно.

– Ну и ладно, – произнес правовед. – Доброй ночи.

Дукет решил, что ему, наверное, какое-то время не следует видеться с крошкой Тиффани.

Со времени встречи с богатым кузеном прошло больше года, но Джеймс Булл не отступился.

– Девушка еще молода, – сказал он родным, все еще надеясь когда-нибудь получить приглашение в купеческий дом.

Тем сырым ноябрьским днем Джеймс думал как раз об этом – и о мясном пироге на обед, – когда на входе в город через Ладгейт обратил внимание на хорошенькую девчушку, спешившую домой с корзиной. Тиффани!

Булл колебался лишь секунду. В конце концов, не упрекнет же она его за искренность. И вот он с ясным челом метнулся вперед и заступил ей дорогу. Начинался дождь.

– Я ваш кузен Джеймс, – отрекомендовался он. – Наверное, ваш батюшка рассказывал вам обо мне.

Тиффани нахмурилась. Девушка знала, что у нее большая родня, и не хотела показаться невежливой. С другой стороны, она о нем слыхом не слыхивала.

– А что он должен был рассказать? – осторожно спросила она.

Джеймс посмотрел на нее сверху вниз, не зная, как продолжить. Имея, однако, обыкновение говорить правду, выпалил:

– О том, полагаю, что я должен взять вас замуж. – Желая зажечь ее, он добавил: – Я сообщал ему, что буду не против.

– Но я вас не знаю, – возразила Тиффани, затем, сообразив, что в ее мире этого недостаточно, объяснила: – Видите ли, отец сказал, что я могу сама выбрать себе жениха.

– То есть он разрешил вам самостоятельно выбрать мужа? – поразился Булл. Неужто богатый купец всерьез сказал такую нелепицу? – Вы уверены?

– Да.

– Тогда полагаю, – нахмурился он, – что я оказываюсь в положении отчасти невыгодном.

– Может, вы мне и понравитесь, – предположила Тиффани.

– Возможно. – Но вид у него был сомневающийся.

– Ни в коем случае не сдавайтесь, – улыбнулась она.

– Думаете? – Он продолжал смотреть на нее пристально, а дождь тем временем зарядил вовсю. – Пойду-ка я лучше, – сказал он и зашагал прочь.

Тем вечером Джеймс Булл ушел из дому и напился. За ним такого прежде не водилось. Он побрел в Саутуарк, без всякой особой причины зашел в «Джордж» и в одиночестве уселся за элем. Флеминг не проявил к нему интереса, ибо тот не выглядел человеком ученым, зато в разгар вечера к нему ненадолго подсела дама Барникель.