Эдвард Резерфорд - Лондон

В действительности хозяин борделя нуждался в сестрах для некоторых тайных услуг.

– Я буду молиться, – откликнулась Изобел.

Она отличалась набожностью. Церковь относилась к проституткам неоднозначно. Так, они допускались к причастию, но хоронили их в неосвященной земле. Хотя Изобел не понимала, означает ли это, что покойники больше подвержены моральному осквернению, чем живые. Пусть так – она верила, что Бог простит ее прегрешения в этом жестоком мире и спасет. Но знала, что болезнь Марджери не должна обнаружиться.

– Не надо тебе сегодня работать, – посоветовала она. – Утром придумаем, что делать.

Погруженные в заботы столь неотложные, они по-прежнему не вспоминали о крошке Джоан. Но вспомнили, когда подошли к борделю, испытав некоторое потрясение, потому что девушка стояла снаружи между двумя мужчинами и в обществе хозяина. Было ясно, что дела приняли прескверный оборот.

Вальдус Барникель кипел от ярости. Булл благостно улыбался, а хозяин борделя пребывал в смятении.

– Ты предложил мне девственницу! – гремел новоиспеченный олдермен.

– Она и была с утра, – извинялся тот. – Я думал, сир, что вы прибудете раньше.

– И прибыл бы, – изрек олдермен, презрительно посмотрев на Булла, – но я находился у короля Эдуарда! Он говорил со мной о парламенте, – пояснил Вальдус в качестве последнего напоминания аристократу о своем превосходстве.

– Ею лишь раз и попользовались, – пробормотал хозяин, испуганно глянув на Булла.

– Я, – подтвердил тот со спокойным удовлетворением.

Скороспелый олдермен, он же парламентарий, вытаращил глаза.

– На что она мне, по-твоему, после этого старого пердуна? – вскричал он, ярясь на проклятого аристократа.

Хозяин борделя испугался, что дело кончится дракой. Но гнев рыботорговца доставлял Буллу нескрываемое удовольствие.

– Похоже, я успел первым, – сказал он без обиняков.

– Хам! – набросился Барникель на хозяина. – Вот как ты поступаешь с верными клиентами! Клянусь Богом, я отправлюсь к другим, а сюда ни ногой!

– Значит, не хочешь ее? – осведомился Булл.

– Не больше, чем собаку! – проревел Барникель.

И замолчал, не зная, что делать дальше. Он пришел с твердым намерением получить женщину. Но девушка стояла бок о бок с его заклятым врагом, который, как выяснилось, управился первым, и гордость не позволяла Барникелю к ней прикоснуться. Как же быть?

В эту секунду подоспели сестры Доггет.

– Возьму девицу Доггет, – угрюмо заявил он. – Ту, что обычно.

– Это которую? – Хозяин борделя так переполошился из-за поворота событий, что позабыл.

Барникель уставился на него:

– Марджери, разумеется.

Сестры в ужасе переглянулись. Они думали лишь об одном: если олдермен подцепит что-то от Марджери, расплата будет нешуточной. Он разнесет бордель в щепки. Их, вероятно, вышвырнут. Времени на разговоры не было, и одна шагнула вперед.

– Вечно он хочет меня, а сестру – никогда, – улыбнулась она. – Идем, голубчик!

Затруднений не предвиделось. Марджери давно рассказала ей, что ему нравилось.

Но для настоящей Марджери, покинутой внизу, одна закавыка осталась. Она спешно готовилась извиниться перед несчастной Джоан. Они обещали защитить ее – и вот что вышло!

Однако странно – ни тени упрека в глазах. Наоборот, девушка смеялась. Покуда Марджери Доггет таращилась на нее, Джоан улыбнулась Буллу и поцеловала в губы.

– Позвольте проводить вас до моста, – предложила она.

Джоан рассталась с Буллом перед самым мостом, понимая, что ей повезло. Больше чем повезло. Многие мужчины, услышав ее рассказ, посмеялись бы, а то и вовсе не поверили. Но не Булл. Сперва он стоял в оцепенении. Затем покачал головой и произнес:

– Это самая отважная речь, какую я слыхивал. – После хмыкнул и продолжил: – Ладно, я помогу тебе. Ты вправду думаешь, что у тебя получится?

– У меня нет выхода, я должна, – ответила она просто.

Закон был достаточно ясен. Человек, приговоренный в Лондоне к казни, мог избежать петли только одним путем, за исключением помилования. На него должна предъявить права шлюха.

Процедура была досконально прописана. Женщина обязана принародно предстать перед судьями одетой в полосатое белое платье и чепец, официально свидетельствовавшие о роде ее занятий, и с покаянной свечой в каждой руке. Она была обязана назваться невестой узника. Если осужденный в Лондоне соглашался жениться на ней, его освобождали и свадьбу справляли незамедлительно. Церковь, хотя и владела борделями, приветствовала подобное избавление от жизни во грехе. Власти, конечно, держались того же мнения. Таких случаев описано мало. Неизвестно, правда, цеплялись ли проститутки за свое доходное ремесло, не желая идти замуж за нищих, или мужчины предпочитали женитьбе смерть.