Эдвард Резерфорд - Лондон

Было тихо. Посетителей в этот час оказалось мало. Некоторые проститутки ушли, другие спали. Сестры Доггет не показывались.

Она вдруг осерчала. Бросившись к хозяину борделя, Джоан закричала:

– Грязный лжец, ты обещал, что до завтра ко мне никто не придет!

Булл вопросительно уставился на жену управляющего.

– Пустяки, сэр, – ответила достойная женщина. – Она просто немножко волнуется. – И прошипела, обратившись к Джоан: – Будешь делать, как сказано!

– А если откажусь?

– Откажешься? – вспылил хозяин.

– Милочка, ты не понимаешь, – перебила его жена и выдавила материнскую улыбку. – Это важный человек. Хороший клиент.

– Мне все равно.

Улыбка исчезла. Булавочные глазки в сырном лице смотрели холодно.

– Тебя нужно выпороть.

– Не имеете права.

В борделе было заведено, чтобы каждая девушка снимала свою комнату. Помимо этого обязательства, она теоретически была свободной и могла делать что пожелает. На деле, разумеется, хозяин имел почти над всеми ту или иную власть.

– Может быть. – Теперь владелец публичного дома был убийственно спокоен. Он подступил ближе, и она уловила запах несвежей пищи от его бороды. – Но я могу позвать епископского бейлифа и через час вышвырнуть тебя из Вольности. Впредь тебе здесь работы не будет.

Именно так и обстояли дела.

– Ладно, коли так, – наконец произнесла она, повернулась и заставила себя улыбнуться Уильяму Буллу.

Наружная деревянная лестница тянулась на два этажа, на каждом располагалось по три комнаты, разделенные надвое деревянными же перегородками. Поднявшись на второй этаж, Джоан и купец попали в узкий коридор с деревянными стенами. Там было темно. Через несколько шагов обозначился короткий внутренний пролет – не больше приставной лесенки. Джоан на ощупь стала подниматься.

Ее комната находилась в мансарде. Крошечное помещение, но без соседней каморки, поэтому никто бы не услышал ни ударов, ни хрипов. Имелось небольшое окно, верхняя часть которого была затянута пергаментом, пропускавшим свет, а нижняя снабжена прочным деревянным ставнем. Утром, отворив его и ощутив на лице холодный сырой воздух, Джоан обнаружила, что ей видны другой берег реки и даже верхушка Ньюгейта над крышами Блэкфрайерса. Ее утешила возможность смотреть на место, где пребывал в заточении Мартин Флеминг.

Камыш на полу не меняли месяцами, и он вонял. Джоан, однако, удалось заставить хозяина борделя снабдить ее свежим, хотя тот и ворчал, недовольный расходом. Мансарда, таким образом, стала сравнительно приятным местом, насколько это было возможно. Сюда и поднялся чуть запыхавшийся купец.

Ложе представляло собой соломенный матрас посреди комнаты. Джоан сбросила платок. Она еще не приобрела полосатый наряд, положенный представительницам ее профессии, а потому на ней была обычная льняная камиза, поверх которой Джоан надела котту без рукавов с цветочным узором. Джоан сняла наголовный обруч, и волосы рассыпались. Она взглянула на окно, подошла и толкнула ставень. В ста ярдах лениво струилась река. Стоя спиной к купцу, она поняла, что слегка дрожит. Заметил ли он?

Думала девушка только об одном: как бы заставить его повременить? Нет ли какого-то выхода – даже сейчас?

– Ты в самом деле девственница? – донеслось сзади.

Она не обернулась, но кивнула.

– Боишься?

Голос купца был груб. Но не послышалась ли ей нотка неловкости? Малая толика вины? Она обернулась.

Тот снял плащ и уже расстегивал рубаху, явно намереваясь заняться, чем и хотел. Джоан посмотрела на его широкое бесчувственное лицо. Может, хоть капля добросердечия?

– Не так уж и плохо будет, – изрек он.

И тут ее осенило. Обратить жуткую ситуацию к лучшему можно было только одним путем. Шанс призрачный, но, если вести себя смело, могло – всего лишь могло – удаться склонить купца на свою сторону.

Джоан призвала на помощь все свое хладнокровие.

– Сделайте кое-что для меня, – сказала она.

Тот взглянул на нее, и она договорила.

– Чего? – Он оцепенел, но Джоан не моргнула глазом.

– Дайте мне объяснить.

Через час после полудня крепко сбитый человек с улыбкой до ушей выскочил из старого королевского дворца, кинулся к лошади, взлетел в седло и помчался к городу, оставив старинное Вестминстерское аббатство позади.

Вестминстерское аббатство образца 1295 года выглядело на редкость странно, благо набожный король Генрих III, решивший его перестроить, допустил прискорбную ошибку. Несмотря на огромную сумму, собранную евреями, и заложенные драгоценности, которые Генрих намеревался пустить на возведение роскошного нового храма Эдуарда Исповедника, деньги у него закончились. Великолепная восточная половина церкви, хоры с трансептами и малая часть нефа возвысились безупречно; высокие арки выдержали в вытянутом готическом стиле. И вдруг строение будто обрывалось и уменьшалось до более чем скромной высоты старой нормандской церкви Исповедника. Такая картина сохранялась уж четверть столетия: две церкви, выстроенные в разных стилях, соединялись абсолютно бессмысленным образом. До возобновления работ предстояло ждать целый век, а до завершения – все два. Вид священной коронационной церкви оставался безобразным по ходу правления двенадцати английских монархов.