Эдвард Резерфорд - Лондон

Но если бы на старое аббатство оглянулся Вальдус Барникель, чего он не сделал, то не нашел бы в нем никакого изъяна. В тот день мир исполнился для него совершенства.

– Я самый счастливый человек в Лондоне, – сказал он самому королю.

Вальдус Барникель Биллингсгейтский был кругл как шар. Казалось, что природа, решившая заключить неимоверную силу и темперамент его предков в пространство поменьше, смекнула, что столь кипучую энергию возможно сковать, дабы избежать взрыва, исключительно сферой, идеальной и прочной. Он был гладко выбрит, хотя рыжие патлы свисали чуть ли не до плеч, и носил меховую шапку. Вальдус излучал уверенность.

И он имел на то основания. Ибо разве обычные рыботорговцы не вознесли свой промысел до городских высот? Он уже носил красные одежды олдермена. Обращаться к нему впредь следовало «сир». Что же касалось унижения горделивых аристократов Буллов, которых он ненавидел всю жизнь, то Барникель признавал: «Моя душа наполнилась медом». Действительно, отныне ему было незачем преклоняться даже перед зажиточностью Буллов, благо Барникель сам разбогател.

Его путь к богатству типичен для рыботорговцев. Вскоре после правления короля Иоанна семья приобрела рыболовецкое суденышко, затем еще одно. К рождению Вальдуса она располагала не только складом на биллингсгейтском причале и огромной лавкой на рынке с шестью молодцами за стойкой, но и, главное, – подобно нескольким преуспевшим лондонским торговцам рыбой – вторым опорным пунктом для торговых дел. Это был маленький, но деятельный порт под названием Ярмут, находившийся почти в сотне миль от Лондона на восточном побережье. Там у семейства имелось еще два рыболовных судна и половинная доля в чрезвычайно доходном грузовом корабле. Именно в Ярмуте Барникель обрел жену – свою великую удачу, а также влился в любопытное историческое движение.

С Нормандского завоевания обширная территория Восточной Англии веками жила старинным укладом. Да, прибыли и чужаки, в основном фламандские ткачи, чьи навыки нашли себе достойное применение. Но все эти неохватные пастбища, леса и болота, по сути, оставались под действием датского права: земля англов и датчан, поселенцев и купцов – обособленный, независимый край, открытый лишь буйному восточному ветру с моря. Как и остальная Англия того века, восточная ее часть разбогатела. Самым приметным предметом экспорта стало собственное сукно двух разновидностей по названию деревень, где сосредоточилось производство: Керси на юге и городишко Ворстед – на севере.

Поэтому Барникелю естественно было жениться на богатой юной наследнице из Ворстеда, чей род, как и его собственный, восходил к мореплавателям-викингам. Благодаря этому его состояние удвоилось. Когда он забрал жену в Лондон, за ней последовала вся семья.

Среди многочисленных переселенцев, стекавшихся тогда в столицу, купцы из Восточной Англии представляли значительную часть. Барникель недавно заметил: «Люди уже и говорят-то иначе. Совсем как женина родня!» Но он не распознал в этом небольшом изменении местного лондонского выговора сигнала о более глубоком историческом сдвиге. Потому по случайности или велением судьбы в конце XIII века скандинавы возвращались в Лондон – не как морские пираты, но как их солидные потомки, представители нового среднего класса.

Вальдус был богатым купцом. Торговал, разумеется, по-прежнему рыбой, но его суда доставляли в придачу меха и древесину с Балтики, а также зерно и даже вино. Еще вчера – олдермен. А сегодня? Он совершенно не был готов к тому, чтобы с утра его призвал к себе сам король Эдуард.

Совсем недавно он стоял перед рослым седобородым монархом, и глаза короля неотрывно смотрели в его собственные.

– Ты нужен мне, – изрек монарх. – Для моего парламента.

И рыботорговец зарделся, едва поверив в такую честь. Барникель – в парламенте!

Когда король английский Эдуард I решил дважды в год созывать, как он именовал их, парламенты – обычно в Вестминстере, – то проявил свойственные ему коварство и прозорливость. Помня об унижении отца и деда, упрямство которых загнало их под пяту баронских советов, он действовал намного умнее. Никто и никогда не посмел бы сказать, будто Эдуард правил без сторонних советов. Для всякого важного решения он созывал не только совет баронов, но и другие заинтересованные стороны. Если дело касалось Церкви, то приглашал представителей духовенства; если торговли – бюргеров из городов; если общей воинской повинности – местных рыцарей. А иногда – всех перечисленных скопом. Такие парламенты наблюдали и за отправлением королевского правосудия, где присутствовавший в совете король являлся также судом последней инстанции. Да, монарх нередко издавал законы самостоятельно, совещаясь лишь со своими тайными советниками. Но он никогда не заходил слишком далеко и всегда заручался содействием парламентов.