Давид Фонкинос - В случае счастья

– Ты красивая, – Жан-Жак сделал еще одну попытку.

– Спасибо, ты очень мил.

– А на том фото, не знаю, помнишь ли ты, ты еще не хотела, чтобы я тебя снимал, говорила, что уродина… Так вот, ты очень красивая на том фото.

– Это было так давно.

Вскоре после того дня рождения Арман и Беатрис переехали в Мадрид. Кто же откажется от Испании. В первое время слали весточки, несколько раз звонили, обещали вместе поехать в отпуск, а потом – все. С год назад Беатрис позвонила и сказала, что вернулась в Париж. Одна. Жан-Жак в ответ промолчал.

– Что будем делать? – спросила Клер.

– А чего ты хочешь?

– Я хочу быть с дочерью.

– Так возвращайся, все очень просто.

– Нет, не просто. Нельзя же, просто так.

Они не знали, куда девать руки. Жан-Жак хотел было потрепать Клер по спине, но об этом нельзя было даже помыслить. Каждый миллиметр расстояния между ними был неприступной скалой. Два смятения на ножках. Вернуться к нормальной жизни в таких обстоятельствах казалось невозможным. Они совсем чужие, им ничего не остается, как расстаться. Они холодно договорились, что Луиза будет жить с каждым из них по очереди. А чтобы не возить ее взад-вперед в разгар учебного года, они будут сменять друг друга в квартире. Неделю Клер, неделю Жан-Жак. А другой родитель на эту неделю переберется в гостиницу на авеню Жюно.

Они нашли компромисс. Клер объяснила ситуацию Луизе и уехала к себе в отель. Жан-Жак до конца недели оставался дома. Выйдя на улицу, она разрыдалась. Двумя часами раньше, поднимаясь по лестнице, она представляла себе многое; но только не это. “Что-то сломалось”, – твердила она. Жан-Жак дождался, пока Луиза ляжет спать, и тоже заплакал. Он прекрасно понимал, что их договоренность была преддверием развода.

Задыхаясь в семейных узах, оба они мечтали о вечерах не по расписанию, о ночных прогулках, о высшей свободе, когда не надо смотреть на часы. Мечтали оторваться от времени другого. Им казалось, что главное преимущество холостяцкой жизни – легкость. Теперь они были почти холостяками, но никакой легкости не наблюдалось. Недели без Луизы были неделями, выпавшими из жизни. И Жан-Жак, и Клер свободными вечерами обычно сидели в гостинице. Поглядывали одним глазом в телевизор с отключенным звуком. После полуночи мельтешащие картинки замедляли бег. Каждый засыпал на своей половине кровати. Засыпал, если можно так выразиться, с отсутствием другого.

Клер вышла на работу; все казалось ей бесцветным и пресным; она чувствовала себя оторванной от земли, почти как самолеты. И решила заняться благотворительностью. Будет волонтером, станет в свободное время раздавать бесплатные обеды в столовых для неимущих. Будет приходить туда через воскресенье и по вечерам на неделе. Ей объяснили, что самое главное – улыбаться. Делиться человеческим теплом. Она взялась за дело с огромной энергией. Она тоже черпала тепло в этих людях, оказавшихся на обочине общества. Такой эмоциональный обмен. Подступала зима, скоро начнутся холода. В головах у людей все перевернулось: после лета 2003 года все боялись зноя и думали только о жарких месяцах. Привычное могущество зимы отошло на второй план. Холод сплачивал обездоленных, сбивал их в уличные стайки. Клер с волнением ощущала свое родство с теми, кто приходил поесть. Человеческая уязвимость разъедает любые границы; даже бедность больше не была уделом избранных.

Хрупкая молодая женщина, казалось, не находила себе места, бродила туда-сюда по столовой. И внезапно направилась к Клер. Приблизилась, не говоря ни слова, и Клер налила ей миску супа.

Та отошла, безмолвно удалилась в безмолвие.

Через два дня Клер увидела снова эту девушку и узнала ее. Она выглядела такой же робкой, но все же поздоровалась:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер.

– Меня зовут Клеманс.

Клер не в первый раз с кем-то знакомилась, но сейчас она удивилась. Казалось, девушка совершает над собой нечеловеческое усилие. Клер ответила, что ее зовут Клер. Разговор вышел короткий и сразу увяз в смущении, скрытом за двумя улыбками. Вечером Клер пожалела, что не продолжила его, не сумела завязать отношения. Она вела себя смешно и глупо. Клеманс, наверно, пришлось очень напрягаться, чтобы выдавить из себя эти слова. По счастью, Клер уже назавтра представилась возможность наверстать упущенное. Обе были немногословны, но разговор состоялся. Спустя еще несколько дней уже можно было говорить о начатках известного взаимопонимания.