Давид Фонкинос - В случае счастья

Оба молчали и улыбались. Клер начинала раздражаться, и это жуткое ощущение напомнило ей мать. Всего на миг, но да, на миг она стала собственной матерью. Мать смотрела на отца с таким же отвращением во взгляде. Она презирала мужа, презирала то, как он обсасывает оливку, и превратилась в мать, презирающую отца. На нее напал нервный смех.

– Чему ты смеешься? – спросил Жан-Жак.

И у нее с языка сорвалась совсем уж извращенная ложь:

– Вспомнила, как мы ездили в Женеву… как у нас чемоданы потеряли.

Но все ложное и извращенное сразу поблекло, растворилось в чистоте швейцарских воспоминаний. Женева была их убежищем, и они вновь укрылись в нем, как делали всегда. Их Женева была спасательным кругом, щитом от гротескного комизма жизни; и еще более гротескного комизма семейной жизни; и вдвойне гротескного комизма семейной жизни в итальянском ресторане. Спрятаться в общем воспоминании. Воспоминании, где застыла в совершенстве их былая любовь, оцепенела их красота – их смерть.

У каждой пары есть своя Женева.

Подобные воспоминания – точь-в-точь плюшевый мишка для ребенка; вроде одеяла, в которое при любом затруднении можно завернуться и забыться, накрывшись с головой. Многие пары овеществляют это опорное воспоминание, часто бессознательно, превращают его в красивую цветную фотографию, изящно вставляют в изящную рамочку и водружают в гостиной на всеобщее обозрение. Тогда опорное воспоминание обретает дополнительный масштаб: оно служит доказательством счастья. Восседающая на буфете любовь мнит себя вечной. Для полноты иронии эта мифическая квинтэссенция любви, это хрестоматийное путешествие в реальности нередко оказывается сплошной чередой заморочек, которые память превращает в забавные и незабываемые подробности. Иными словами, путешествие в Женеву было не самым удачным. Лил проливной дождь, их багаж потеряли, а оплаченные ими счета нельзя было назвать иначе как чистым туристическим надувательством. Но путешествие стало мифом, ибо то была мифическая пора любви, где нет места мелочам. Пары никогда не распадаются сами; просто остатки вселенной и человечества постепенно возвращаются на свое место, вгрызаясь в пространство, на миг отвоеванное любовью.

После Женевы заговорили о Луизе.

– Она делает такие успехи в музыке, ты заметила? – восторгался Жан-Жак.

– Да, она молодчина.

– Сама разучивает гаммы, даже без учителя!

– Да, она молодчина.

– А танцы? Она такая гибкая, просто невероятно!

– Да, она молодчина.

– И китайский! Как она поздоровалась с официанткой в китайском ресторане!

– Да, она молодчина.

– …

Проблема Луизы состояла в том, что она не годилась в темы для разговора. С ней ничего не случалось; ей даже аппендицит не вырезали; хоть бы какой мало-мальски тревожный пустяк, чтобы родители сплотились в общем беспокойстве; но нет – ничего, вообще ничего. А до пресловутого подросткового возраста Луизе, при всей ее развитости, явно было еще далеко.

К счастью, всегда найдется цветочник-пакистанец, который предложит вам пожухлые цветы и позволит скоротать пару минут. Хотелось бы знать, кто такие цветы покупает. Но его явление все равно повергает пару в глубокую задумчивость. И мужчина и женщина всем своим видом показывают, что уцененные цветы им не нужны. При этом мужчине всегда немного неловко; ему приходит в голову, что, как ни смешно, женщина, возможно, будет рада, если подарить ей цветы. Он их так и не покупает и всегда чувствует себя чуть-чуть виноватым. У Жан-Жака, естественно, это чувство было в десять раз сильнее. Его “нет, спасибо” в адрес пакистанца прозвучало не слишком уверенно. Тот, как всякий настырный торговец, сразу почуял слабину. И уточнил:

– Вы уверены? Мадам будет приятно.

Истинная цель всех этих торговцев – посеять в паре раздрай. Вместо того чтобы твердо дать ему от ворот поворот, Жан-Жак повернулся к Клер:

– А, да? Тебе будет приятно?

Ну вот, теперь решать должна она. Иными словами, напрашиваться на знаки внимания; что может быть противнее? Она уныло ответила “нет” и вмиг спровадила торговца; а то супруг барахтался бы в пакистанских щупальцах до второго пришествия. Но через минуту, решив поиздеваться над мужем, решительно злоупотребить его жалкой нерешительностью, сказала:

– Хотя… Вообще-то, наверно, мне будет приятно.

Наконец-то Жан-Жак получил точные инструкции. Он тут же вскочил и скупил у торговца все цветы. Глядя, как он идет обратно со своим смешным букетом и торжественной физиономией, Клер, к своему удивлению, растрогалась. Она встала и поцеловала мужа. Все непросто, и просто уже не будет.