Александр Крыласов - Дневник нарколога

А Антонина Ивановна все время хотела есть. Все время. Идя на работу и с работы, разговаривая с клиентами и принимая душ, засыпая и просыпаясь, и даже во сне она ощущала волчий голод. У нее резко обострилось обоняние, теперь она легко различала по запаху соль и сахар и никогда бы не спутала, чем Трещинская, живущая этажом ниже, солит запеканку, морской солью или поваренной. К мукам голода примешивались муки ревности, ее Васек неотвратимо уплывал в ухватистые руки коварной соседки. Ночевал он пока дома, но уже потихоньку собирал вещи, находясь на низком старте.

А вот Дина Георгиевна всерьез задумалась о замужестве, она давно соскучилась по надежному мужскому плечу. Ее собственный муж почил в бозе десять лет назад, сколачивая семейный капитал. Его любимым выражением было: «Вот забью последний гвоздь, тогда и отдохну». Забивание последнего гвоздя растянулось на несколько лет и обернулось скоропостижной смертью. Господин Трещинский молодецки забил последний гвоздь в собственный гроб и теперь отдыхал с утра до вечера, а по ночам его призрак разгуливал по тихим улицам и предупреждал припозднившихся трудоголиков, что ничего не надо откладывать на потом. Дина Георгиевна отскорбела положенные сорок дней и снова налегла на деликатесы, благо денег покойный супруг оставил предостаточно.

Василий Петрович идеально подходил на роль следующего мужа: простоват, но надежен, не молод, но и не стар, путает Чайковского с Чуковским, зато рукаст и покладист. К тому же у Тимошеньки и Васеньки сложились прекрасные отношения, они друг в друге души не чаяли. Только две молодые оторвы Лилька с Милкой служили преградой для семейного счастья Дины Георгиевны и Василия Петровича. Госпожа Трещинская исключительно в целях предпочтения семейных ценностей чему-либо другому указала девушкам на входную дверь. Лилька встретила новость смехом и принялась обзванивать своих бойфрендов на предмет поиска новой комнаты. Милку же накрыл нешуточный депрессняк: где еще найдешь такую огромную комнату за такие крошечные деньги да еще и роскошный стол на полную халяву. Ушлая Лилька посоветовала подруге немного построить глазки старому придурку Пильщикову, а когда он полезет за девичьей лаской, заложить его хозяйке, та отправит наглого соседа восвояси, а они заживут, как и раньше, в любви и согласии.

Неопытная Милка уставилась на Пильщикова так, что это заметили сразу все, начиная от Василия Петровича и заканчивая Диной Георгиевной, включая кастрированного Тимоху. «Ничего себе, — обалдела Трещинская, — ну и молодежь пошла, на ходу подметки режет». «Была не была, — приосанился Василий Петрович, — с двумя крутить буду. Здоровья еще хватит». О чем подумал Тимоша, неизвестно, но он вальяжно устроился в кресле и принялся усиленно вылизываться. Трещинская под благовидным предлогом отправилась на кухню, а потом на цыпочках вернулась и стала осторожно наблюдать за разворачивающейся изменой. Пильщиков, уставившись на Милку, как ему казалось, плотоядным взглядом, одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и впился в ее мощный загривок хищным поцелуем, подсмотренным в одном сериале. Тимофей неодобрительно покосился на зарождающийся на его глазах роман, но не стал отвлекаться от гигиенических процедур.

Раздался звон разбившегося женского сердца. В дверях стояла пунцовая Дина Георгиевна.

— Вон! Оба! Подлые предатели!

Василий Петрович и Мила отпрянули друг от друга, как однополярные магниты. Квартирантка, зарыдав, метнулась в свою комнату, а Пильщиков не стесняясь шваркнул кота с кресла на пол, да еще и ногой наподдал.

— Да горите вы все синим пламенем!

С этими словами подлый предатель покинул квартиру госпожи Трещинской и отправился в родное стойло.

— Одну тебя люблю, — с порога заявил Василий Петрович.

— И давно ты это понял? — с сарказмом рассмеялась Антонина Ивановна.

— Только сейчас, — прослезился нокаутированный жизнью Пильщиков.

— Динка небось выгнала? — предположила жена.

— Что ты. Она мне ноги мыла и воду пила.

— А что же тогда ушел?

— Чужое там все, — искренне хлюпнул носом Василий Петрович, — коток этот поганый, девки непутевые, хозяйка прибабахнутая.

— С котом-то ты что не поделил?

— Известно что, еду. — Рыдания сотрясли жирные плечи Пильщикова, и он стал похож на тающего снеговика и шахтера с отбойным молотком одновременно.

— Горе ты мое луковое, — Антонина Ивановна обняла блудного мужа, и они затряслись в рыданиях вместе, словно участвуя в танце своей молодости, энергичном шейке.