Эдвард Форстер - Избранное

Конечно, столь восторженное состояние не могло длиться долго. Так бывает, когда закладывает уши: несколько часов живешь в мире сверхъестественных звуков, но потом приспосабливаешься, и все приходит в норму. Нельзя сказать, что он приобрел новые ощущения, скорее, пересмотрел прежние — жизнь ведь не может быть сплошным праздником. Ложка дегтя явилась в образе Мориса, ждавшего его после прогулки, — в результате снова нервный срыв, на сей раз удар был нанесен откуда-то из-под черепной коробки. Он пробормотал, что очень устал, и, уклонившись от разговора, убежал, а вскоре получил небольшую отсрочку, потому что приболел Морис. Клайв тем временем пытался уговорить себя, что в их отношениях ничто не изменилось, и если он может смотреть на женщин, это вовсе не означает измену. Не чувствуя за собой никакой вины, он написал теплое письмо и принял приглашение приехать, подкрепить здоровье.

Он сказал, что в машине подхватил простуду. Но в душе знал: болезнь вернулась по причинам психического свойства. Присутствие Мориса, да всех, кто имеет к нему отношение, вдруг стало вызывать у него тошноту. Фу, какая жара за обедом! Какие мерзкие голоса у этих Холлов! А смех? Анекдот Мориса — неужели нельзя помолчать? И все это перемешалось с пищей, стало пищей. Не в силах отличить материальное от духовного, он потерял сознание.

Но вот он открыл глаза, и оказалось — любовь умерла, поэтому он не сдерживал слез, когда друг поцеловал его. Легкое проявление доброты лишь усиливало его страдания, и он попросил сиделку, чтобы она не пускала к нему мистера Холла. Наконец он поправился и смог ретироваться в Пендж, где чувство любви к Морису возобновилось — но исчезло, едва Морис приехал. Друг помогал ему преданно и даже героически, но безумно раздражал Клайва. Хоть бы Морис уехал в город! Клайв так ему и сказал — айсберг был уже у самой поверхности. Но Морис покачал головой и остался.

Нельзя сказать, что Клайв не боролся. Он верил в разум и пытался силой рассудка вернуть себя в прежнее состояние. Он отворачивался от женщин, но это не помогло, тогда он стал прибегать к уловкам, эдаким детским шалостям. Одной из них была поездка в Грецию, о другой он не мог вспоминать без омерзения. Видимо, все чувства окончательно отмерли. Очень жаль, потому что Морис теперь вызывал у него физическое отвращение и будущее представлялось туманным — все-таки Клайв хотел сохранить с бывшим возлюбленным дружеские отношения, помочь ему справиться с грядущей катастрофой. Ах, как все сложно! Когда любовь упорхнула, потом вспоминается не сама любовь, а что-то другое. Блаженны невежественные, способные начисто забыть ниспосланную им любовь, ибо не помнят, как радовалась или томилась их душа, как проводили они время за долгими и бесцельными разговорами.

Клайв не послал телеграмму, не сорвался с места. Он был полон желания проявить доброту и заставлял себя относиться к Морису здраво, но подчиняться приказам, как в старые времена, не захотел. И вернулся в Англию, лишь когда поездка ему наскучила. Из Фолкстона он все-таки отправил телеграмму на адрес конторы Мориса, в расчете, что будет встречен на вокзале Черинг-Кросса. Но его никто не встретил, и он сел в пригородный поезд — объясниться не мешкая. Он был настроен спокойно и благожелательно.

Стоял октябрьский вечер. Падающие листья, туман, уханье совы — душа его наполнилась светлой печалью. Греция при всей своей чистоте оказалась безжизненной. Ему была близка атмосфера севера, здесь поклонялись не истине, а компромиссу. Они с другом заключат какую-нибудь сделку, в которой будет место женщинам. Возникнут новые отношения, так день, погрустнев, помудрев, естественно переходит в вечер. Вечер — хорошее время. Есть в нем что-то благостное, безмятежное. Тьма еще не полностью вытеснила свет. Клайв едва не заблудился, идя от станции, но на пути попался уличный фонарь, потом еще один. Их цепочки тянулись в разных направлениях, одна из них и привела его к цели.

На его голос из гостиной вышла Китти. Она в этой семье интересовала его меньше всех — потому что не была настоящей женщиной, как он определял для себя теперь. Оказалось, что Морис куда-то уехал по делам.

— А мама с Адой в церкви, — добавила она. — Им пришлось идти пешком — машину забрал Морис.

— Куда он уехал?

— Не знаю. Адрес он обычно оставляет слугам. Мы о Морисе знаем еще меньше, чем в ваш прошлый приезд, если такое возможно. Стал таким загадочным да таинственным — куда там.