Эдвард Форстер - Избранное

Во всем мире люди почти не отличались друг от друга. Но в стюардессе чувствовалось что-то незнакомое, видимо развившееся в ней под влиянием необычной службы. Ей часто приходилось обращаться прямо к пассажирам, и это придало ее манерам некоторую грубоватость и неприятное своеобразие. Когда Вашти с криком отшатнулась от солнечных лучей, стюардесса повела себя варварским образом: она протянула руку, чтобы поддержать Вашти.

— Как вы смеете? — воскликнула та. — Вы забываетесь!

Женщина смутилась и попросила извинения за то, что не дала Вашти упасть. Люди теперь никогда не дотрагивались друг до друга. Благодаря Машине этот обычай давно устарел.

— Где мы находимся? — надменно спросила Вашти.

— Мы пролетаем над Азией, — ответила стюардесса, стараясь быть как можно любезнее.

— Над Азией?

— Простите меня за вульгарность. Я привыкла называть по-старому места, над которыми мы пролетаем, хотя это нетехнично.

— Ах да, кажется, вспоминаю. Из Азии пришли монголы.

— Здесь под открытым небом стоял город, называвшийся Симла.

— Вам приходилось слышать о монголах и брисбенской школе?

— Нет.

— Брисбен тоже стоял под открытым небом.

— Вот эти горы справа… Позвольте, я покажу вам.

Стюардесса подняла металлическую штору. Открылась главная цепь Гималайских гор.

— Когда-то эти горы назывались Крышей Мира.

— Какое глупое название.

— Вы, вероятно, помните, что на заре цивилизации они представлялись людям непреодолимой стеной, доходившей до самых звезд. Предполагали, что выше могут обитать одни боги. Как далеко мы ушли от того времени благодаря Машине!

— Да, как далеко мы ушли от того времени благодаря Машине, — повторила Вашти.

— Как далеко мы ушли благодаря Машине! — отозвался из коридора пассажир, который при посадке уронил Книгу.

— А вон то белое вещество в трещинах — что это такое?

— Я забыла, как оно называется.

— Опустите, пожалуйста, штору. Горы не рождают у меня идей.

Северный склон Гималаев находился в глубокой тени; южный, со стороны Индии, был освещен солнцем. Леса истребили в эпоху литературы, они пошли на бумагу для газет. Но снега все так же пробуждались во всем своем утреннем великолепии, и облака по-прежнему льнули к груди Канченджунги. На равнине виднелись развалины городов, под их стенами лениво проползали обмелевшие реки, а по берегам иногда виднелись выводные жерла — признаки современных городов. И над всем этим, по пересекающимся и скрещивающимся путям, с невероятной самоуверенностью неслись воздушные корабли, бесстрастно взмывая ввысь, чтобы избежать завихрений в нижних слоях атмосферы или перевалить через Крышу Мира.

— Воистину мы далеко ушли благодаря Машине, — повторила стюардесса и скрыла Гималаи за металлической шторой.

День тянулся мучительно. Пассажиры прятались по своим каютам, не желая встречаться, испытывая почти физическое отвращение друг к другу и страстно мечтая поскорее вновь очутиться под землей. Их было около десяти, большинство — молодые мужчины, выпущенные из питомников и рассылаемые по разным концам земли в предназначенные для них комнаты, обитатели которых умерли. Человек, уронивший Книгу, возвращался домой с Суматры, куда его посылали для разведения людей. Одна Вашти предприняла это путешествие по своему собственному желанию.

В полдень она еще раз взглянула на землю. Корабль опять летел над какой-то горной цепью, но из-за облаков Вашти было плохо видно. Внизу громоздились черные скалы, окутанные серой пеленой. У гор были причудливые очертания, а одна напоминала поверженного ниц человека.

— Никаких идей, — прошептала Вашти и скрыла Кавказ за металлической шторой.

Вечером она посмотрела опять. Они пролетали над золотистым морем со множеством островков и одним полуостровом.

— Никаких идей, — повторила Вашти и скрыла Грецию за металлической шторой.

Через вестибюль, на лифте, подземной железной дорогой, по платформе, через раздвижную дверь, то есть пройдя в обратном порядке те же этапы, что и при отъезде, Вашти попала в комнату сына — точную копию ее собственной. Она заранее могла сказать, что посещение окажется ненужным. Кнопки, рукоятки, пюпитр с Книгой, температура, атмосфера, освещение — все было таким же, как у нее. И даже если Куно, плоть от ее плоти, стоит наконец рядом, то какой в этом смысл? Она слишком хорошо воспитана, чтобы пожать ему руку.