Эдвард Форстер - Избранное

Но постичь всего этого он не мог. Прошлое было столь ослепительно неземным, что возврат к нему он почитал за высшее счастье. Работая в кабинете, он был не способен увидеть гигантскую кривую своей жизни, равно как и призрак сидевшего напротив отца. Жизнь мистера Холла-старшего прошла бесконфликтно и бездумно — конфликтовать или всерьез думать просто не представилось случая. Он уважал требования общества и безо всякого кризиса перешел от непозволительной любви к любви позволительной. Теперь он смотрит на сына с завистью — только эта боль и ощутима в мире теней. Ибо он видит, что плоть закаляет дух — его дух подобной закалки не знал, — тренирует вялое сердце и ленивый ум вопреки их воле.

Мориса позвали к телефону. Он поднес трубку к уху и после полугодичного забвения услышал голос единственного друга.

— Здравствуй, Морис, — начал тот, — ты, наверное, слышал мои новости.

— Слышал, но ты мне ничего не писал, так что, можно считать, я не в курсе.

— Да, верно.

— Где ты?

— В ресторане. Мы бы хотели, чтобы ты приехал. Приедешь?

— Боюсь, не смогу. Меня только что приглашали на ленч, я отказался.

— Ты сейчас не очень занят, говорить можешь?

— Вполне.

Явственный вздох облегчения.

— Моя дама — со мной. Она тебе тоже скажет несколько слов.

— Ну хорошо. Какие у тебя планы?

— Через месяц — свадьба.

— Желаю удачи.

Оба не знали, что еще сказать.

— Передаю трубку Энн.

— Здравствуйте, я Энн Вудс, — объявил девичий голос.

— А я — Холл.

— Что?

— Морис Кристофер Холл.

— А я — Энн Клер Уилбрэм Вудс, но что еще сказать, не знаю.

— Я тоже.

— Вы — восьмой друг Клайва, с которым я вот так сегодня говорю.

— Восьмой?

— Не слышу?

— Вы сказали «восьмой»?

— Ну да, ладно, передаю трубку Клайву. До свидания.

Снова заговорил Клайв:

— Кстати, приезжай в Пендж на той неделе, а? Знаю, надо было пригласить тебя пораньше, но я тут совсем закрутился.

— Сомневаюсь, удастся ли. Мистер Хилл тоже женится, так что я более или менее занят.

— Кто женится? Твой старший партнер?

— Да, а потом Ада выходит за Чэпмена.

— Слышал. Может быть, в августе? В сентябре поздно, почти наверняка будут дополнительные выборы. А в августе приезжай, поддержишь нас в крикетном матче против местных.

— Спасибо, из этого, может, что и выйдет. Ближе к августу напиши.

— Конечно, само собой. Кстати, у Энн в кармане сто фунтов. Не поможешь ей во что-нибудь их вложить?

— Пожалуйста. Какие у нее вкусы?

— Подбери что-нибудь сам. Проявлять вкус ей позволено не больше чем на четыре процента.

Морис назвал несколько ценных бумаг.

— Мне понравилась последняя, — вставила Энн. — Только названия не расслышала.

— Я пришлю вам контракт, там прочтете. Скажите, пожалуйста, ваш адрес.

Она выполнила просьбу.

— Хорошо. Как только получите от нас пакет, высылайте чек. Пожалуй, я проверну это для вас прямо сейчас.

Он сдержал слово. Вот так и будут протекать их отношения. Клайв и его будущая жена старались всячески угодить Морису, но он чувствовал: их разделяет нечто гораздо большее, чем телефонные провода. После ленча он подобрал для них свадебный подарок. Первым позывом было купить что-то грандиозное, но, поскольку в списке друзей жениха он занял лишь восьмое место, такой подарок будет неуместен. Платя три гинеи, он наткнулся на свое отражение в зеркале позади прилавка. Весьма солидный молодой гражданин, уверенный в себе, достойного вида, процветающий, благопристойный. Англия вполне может на таких положиться. Возможно ли представить, что в прошлое воскресенье он едва не напал на мальчика?

Весна шла на убыль, и он решил обратиться к доктору. К этому решению — в высшей степени для него чуждому — его подтолкнула кошмарная история, приключившаяся с ним в поезде. Он сидел в мрачной задумчивости, одолеваемый черными мыслями, и вид его пробудил подозрения и надежды у единственного другого пассажира в купе. Человек этот, тучный и жирнолицый, сделал похотливый жест, и Морис, ничего подобного не ждавший, машинально на эту удочку клюнул. В следующую секунду оба поднялись на ноги. Человек осклабился в улыбке, и тут Морис съездил ему по физиономии и сбил с ног. Тому здорово досталось — он был не первой молодости, кровь из разбитого носа залила сиденье. К тому же он здорово струхнул — вдруг Морис дернет за шнур и вызовет кондуктора? Толстяк стал захлебываться в извинениях, предлагать деньги. Морис стоял над ним, насупив черные брови, и видел в этой отвратительной и недостойной старости свою собственную.