Эдвард Форстер - Избранное

Филип чувствовал себя оглушенным, не знал, как себя вести. В отеле ему оказали сногсшибательный прием. Хозяйка горячо трясла ему руку, кто-то схватил его зонтик, еще кто-то — чемодан. Люди, толкая друг друга, уступали ему дорогу. Толпа забила вход. Лаяли собаки. Свистели свистульки. Женщины махали платками, на лестнице возбужденно горланили дети, а на верхней площадке стояла сияющая Лилия в самой лучшей своей блузке.

— Добро пожаловать! — воскликнула она. — Добро пожаловать в Монтериано!

Филип протянул ей руку, так как не знал, что делать. Толпа одобрительно зашумела.

— Это вы посоветовали мне приехать сюда, — продолжала она, — я этого никогда не забуду. Позвольте мне представить вам синьора Кареллу.

Филип различил в углу за ее спиной молодого человека, который потом, при ближайшем рассмотрении, мог оказаться и красивым, и с хорошей фигурой, но сейчас такого впечатления отнюдь не производил. Наполовину скрытый светло-грязной драпировкой, он нервно выставил вперед руку Филип пожал ее и почувствовал, что она влажная и грубая. Снизу опять донесся одобрительный шум.

— Кушанькать подано, — сказала Лилия. — Ваша комнатка дальше по коридору, Филип. Можете не переодеваться.

Он побрел мыть руки, совершенно уничтоженный ее наглостью.

— Милая Каролина! — шепнула Лилия, как только Филип вышел. — Какой вы ангел, что рассказали ему! Он так хорошо все принял. Но вам, наверное, пришлось вытерпеть à mauvais quart dʼheure! [1] Скверные четверть часа (франц.).

И тут страх, в котором так долго пребывала мисс Эббот, разрядился язвительностью.

— Я ничего не рассказала ему! — отрезала она. — Это предстоит вам. И если вы отделаетесь четвертью часа, то считайте, что вам повезло!

Обед прошел как в страшном сне. В их распоряжение предоставили вонючую столовую. Лилия, очень нарядная и громогласная, восседала во главе стола. Мисс Эббот тоже принарядилась и сидела рядом с Филипом, действуя ему на нервы своим видом наперсницы из трагедии. Благородный отпрыск итальянской аристократии, синьор Карелла, помещался напротив. За его спиной поблескивал аквариум с золотыми рыбками, которые не переставая кружили, таращась на гостей.

Синьор Карелла так гримасничал, что Филип не мог рассмотреть как следует его лица, но руки его видел, — нельзя сказать, чтобы чистые, они не делались чище оттого, что их обладатель беспрерывно приглаживал лоснящиеся пряди волос. Крахмальные манжеты были тоже не первой свежести, а костюм, явно купленный ради смотрин как нечто истинно английское, сидел на нем отвратительно. Носовой платок отсутствовал, но синьор Карелла ни разу о нем и не вспомнил. В целом он был весьма непрезентабелен, и ему еще повезло, что его отец зубной врач в Монтериано. Каким же образом Лилия, даже Лилия… Но как только подали обед, Филип все уразумел.

Молодой человек проголодался, и его дама сердца положила ему на тарелку спагетти. И вот когда восхитительно скользкие червяки заскользили ему в горло, лицо его потеряло напряженность и сделалось спокойным и отрешенным. Филип сотни раз встречал в Италии такие лица, и они ему нравились. Лицо было не просто красиво, но полно обаяния — неотъемлемое свойство всех, кто родился на итальянской почве. Но видеть это лицо напротив себя за столом Филип не желал. Оно не было лицом джентльмена.

Разговор, если можно это было назвать разговором, велся на смеси английского с итальянским. Лилия пока с трудом объяснялась на итальянском, синьор Карелла еще не научился английскому. Иногда мисс Эббот приходилось выступать в роли толмача между влюбленными, и тогда ситуация становилась донельзя дикой и отталкивающей. Однако малодушие не давало Филипу встать и бесповоротно осудить помолвку. Он решил, что с Лилией ему будет легче справиться наедине, и потому притворился перед самим собой, будто хочет выслушать ее довод в свою защиту и тогда уже вынести приговор.

Синьор Карелла, вдохновленный спагетти и дерущим горло вином, решил завязать беседу. Глядя на Филипа, он вежливо произнес:

— Англия великая страна. Итальянцы любят Англию и англичан.

Филип, совершенно не расположенный в эту минуту к взаимным заверениям в интернациональной дружбе, поклонился, и только.

— Италия тоже великая страна, — продолжал итальянец несколько обиженным тоном. — Она дала много знаменитых людей, таких, как Гарибальди и Данте. Последний написал «Inferno», «Purgatorio», «Paradiso» [2] «Ад», «Чистилище», «Рай» ( итал .). . «Inferno» из них — самый прекрасный.