Бенджамин Леберт - Crazy

— Мне говорили, что ты не такой, как все, — говорит она.

— Не такой, как все? Ну да, я инвалид. Наверное, это и есть «не такой, как все».

Затягиваюсь сигаретой. То же самое делает Мария. Ее полные губы вытягиваются в трубочку. Смотрится очень сексуально. Отпиваю еще глоток пива. Банка пуста. Открываю следующую. Мария встает. Хочет взять еще несколько чипсов. В колеблющемся пламени свечи вижу ее тело. Сразу же она снова ложится ко мне. Животом чувствую ее едва прикрытые соски.

— Мне говорили, что инвалиды тоже всего лишь люди, — говорит она.

— Забавно, тебе так много рассказывают, — откликаюсь я. — Мне никогда ничего не рассказывали. Мне приходилось до всего допирать самому. На фиг. Ты права. Инвалиды тоже только люди. Хотя и немного странные.

Звучит «Knocking on Heaven’s Door». Как раз сейчас у меня нет настроения слушать такие песни. И все равно она очень хорошая. Ведь это текст старика Боба Дилана. Во мне все ширится какое-то забавное ощущение. Еще глоток пива.

— А в каком смысле ты инвалид? — интересуется Мария.

Отвечаю, что у меня почти парализована левая сторона. Мария вздыхает.

— Почти не могу двигать ни рукой, ни ногой. Ничего не чувствую. Только когда больно.

Лицо Марии оказывается совсем близко к моему. Наши губы почти соприкасаются.

— Я никогда не сделаю тебе больно, — шепчет она, — никогда. И никто никогда не должен этого делать. Ведь только в тех, кто совсем-совсем другой, вырастает что-то новое.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Шестнадцать.

— Уж больно по-зрелому ты говоришь в шестнадцать-то лет.

— Знаю. Но ведь я и сама зрелая, — она ухмыляется.

— Ну и как ты думаешь, что во мне вырастет? — спрашиваю я.

— Понятия не имею. Сам увидишь. При случае, — и она снова начинает ухмыляться.

Я смотрю на Троя. Он сидит на письменном столе. В одиноком одиночестве. Наверное, уже совсем датый. Толстый Феликс говорит, что он все время под мухой. Иногда выпивает пять — десять банок пива за вечер. Янош думает, что ему это вредно. Когда-нибудь Трой перестанет трезветь вообще. Но ему якобы все равно. Он будет лакать дальше. До самого утра. Крепкий парень. Рядом с ним на полу лежит толстый Феликс. Он уже спит. Широко раскинул конечности. Рот открыт. Слегка похрапывает. На паркет капает слюна. Тонкий Феликс говорит, что он снова нес какую-то ахинею про футбол. И тогда Янош его накачал. Теперь он спит. Мирно и спокойно.

Встаю. Мне срочно нужно в туалет. Осторожно снимаю с себя Марию. Она уже успела удобно устроиться у меня на ногах. Бегу к двери. Все слегка кружится. Это состояние мне незнакомо. С трудом достаю до ручки. Поворачиваю ее вниз. Выхожу из комнаты. Никто меня не замечает. Все уже клюют носом. Только Мария ненадолго поднимает голову. Бегу по Бабскому коридору. Кажется, что он уходит в бесконечность. Понадобилось пять минут, чтобы добраться до двери туалета. Открываю. Туалеты здесь намного красивее и современнее, чем у нас. Сначала меня ждет большая прихожая. Все выложено белым кафелем. На стене штук шесть умывальников. И над каждым зеркало. Смотрюсь в одно из них. Ну и харя. Подхожу поближе к раковине. Прыскаю на лицо немного воды. Приятно. Освежает. Вдруг сзади открывается дверь. Скрип. Появляется Мария. Немного покачивается. Стоит передо мной явно не в себе.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

— Прыскаю себе в лицо водой.

— Она холодная?

— Очень холодная.

— У меня такое чувство, что мы чуть не облажались, — лепечет Мария, еле шевеля языком.

Ничего из ее слов я не понимаю. Через голову она стягивает ночную рубашку. Теперь на ней только черное нижнее белье. Выглядит очень здорово. Я вижу ее нежную кожу. Пупок. Лицо. Груди. Правда, несколько расплывчато. Чего-то она от меня хочет. Дурак не поймет. Подходит ко мне. Боюсь. Дотрагивается до моей шеи. Я все еще пытаюсь отодвинуться. Дрожу. У меня еще ни разу ничего не было с девушкой. И кроме того, я пьян. Нет, это Мария пьяна. Расстегивает лифчик. Я почти без сознания. Она стоит передо мной, а сверху на ней ничего нет. Смотрю на ее груди. Они красивые. Соски розовые. Вспоминаю Яноша. Он бы наверняка сказал, что я ни в коем случае не должен наложить в штаны, нужно использовать свой шанс. А еще он бы сказал, что нужно брать то, что плохо лежит. Все-все, что лежит плохо. Я-то его знаю. Знаю его советы. А потом я должен просто отделать Марию. «Отделать» — это для Яноша почетный синоним слова «трахать». Он считает, что трахаться может всякий. А вот отделать девицу — нет. Это искусство. Я бы, наверное, отделал Марию. Или оттрахал. Да все равно. Если бы только со страху не наложил в штаны. Опыта у меня нет.