— Хоть убейте, — сказал Доуссон-Хилл снова небрежным профессиональным тоном, — я просто не вижу, как они смогут растянуть все это дольше утра вторника. Даже при том, что весь понедельник уйдет у них на препирательства, бог с ними.
— Утра вторника?
Это доказывает, сказал я ему, что он никогда не жил в колледже.
Вспышка личных чувств погасла, мы снова обратились к делу.
— Хорошо, — сказал Доуссон-Хилл. — Итак, «общие исходные положения»?
— Согласны ли мы оба, что фотография в диссертации Говарда, воспроизведенная затем в его статье, была поддельна? То есть что она сознательно была подделана кем-то?
— Да!
Я имел в виду фотографию с увеличенным проколом от кнопки, из-за которой и началось все дело.
— Ваша линия, без сомнения, будет, что подделана она была Говардом. Моя, что подделана она стариком Пелэретом. Согласны?
— Не в рамках «исходного положения», — возразил Доуссон-Хилл, моментально выхватывая меч из ножен.
Он уступил, что это положение будет лежать в основе нашего спора, но на большее соглашаться не хотел. Я и не ждал, что он согласится.
— Но вот это, — сказал я, — считаю, должно быть признано «исходным положением»: фотография, пропавшая из тетради Пелэрета. По мнению ученых, которых я буду опрашивать, подпись под ней должна относиться к фотографии, тождественной той, что фигурирует в диссертации Говарда и которая, как выяснилось, была подделана. Я не жду от вас признания, что подпись обязательно означает это. Но предположите, что фотография была бы на месте и что она была бы поддельна, — ведь тогда не требовалось бы доказательств, что подделал ее Пелэрет?
— Я не вижу необходимости признавать это.
— А я вижу в этом очень существенную необходимость.
— Простите, Люис, но я на это не согласен.
— Если вы отказываетесь, я так просто оставить это не смогу. Видите ли, суд слишком много раз выслушивал показания своих ученых. Мне придется настоять на том, чтобы тетради Пелэрета рассмотрели ученые, приглашенные со стороны.
— Вы не можете этого сделать.
— Вот как?
Он посмотрел на меня в упор.
— Не станете же вы перетряхивать на людях грязное белье только для того, чтобы доказать нечто и без того очевидное? Будь в тетради старика действительно приклеена поддельная фотография, можно было бы и не приглашать ученых со стороны, чтобы понять, что, по всей вероятности, он сам сделал эту фотографию…
— Именно с этим я и прошу вас согласиться.
— Все это крайне предположительно и крайне отвлеченно.
— Ну что ж, если понадобится, я сделаю так, чтобы это подтвердили достойные доверия ученые.
— Старейшины были бы очень недовольны, если бы вы втянули в это дело кого-то со стороны.
Я был уверен — и это входило в мои расчеты, — что ректор и Браун предупредили его ни при каких обстоятельствах не допускать, чтобы подробности дела просочились наружу.
— Мне придется поступить так, если мы с вами не согласимся рассматривать этот вопрос как «исходное положение».
— Неужели вы допускаете мысль, что старейшины разрешат вам пригласить посторонних свидетелей?
— В противном случае мне придется занять более неприятную позицию, чем я того хотел бы.
— Никакой пользы делу вы этим не принесете, — сказал он. — Если уж на то пошло, вы и себе никакой пользы не принесете. И вообще все это звучит на редкость отвлеченно. Извините меня, но я не верю, что вы это серьезно.
— Да, я это серьезно, — ответил я.
Доуссон-Хилл внимательно смотрел на меня большими глазами, слишком серьезными для его веселого моложавого лица. Мы познакомились около тридцати лет назад. Сейчас он пытался определить, что я собой представляю.
— Хорошо, — сказал он все тем же беспечным тоном, — это слишком незначительный вопрос, чтобы стоило из-за него спорить. Значит, «исходное положение».
Оба мы подтвердили, что дальнейших вопросов у нас нет. Мы курили и смотрели в сад. Вскоре весело, со светской учтивостью пожелав мне спокойной ночи, он ушел.
Из окна до меня доносился аромат сирени; по-ночному пахла трава. На мгновение эти запахи отворили дверь в какой-то уголок моей памяти, и на меня хлынул поток чувств, воскрешать которые в ту ночь я не имел права. Затем мысли снова вернулись к настоящему. Я не сказал Доуссон-Хиллу, что факт исчезновения фотографии давал мне в руки козырную карту, настоящую ценность которой я еще не вполне уяснил и относительно которой до сих пор еще не мог решить — стоит ли пускать ее в ход, и если да, то когда и как. Могло случиться, однако, что я вынужден буду пойти на это.
Читать дальше