Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Заместитель директора института по научной части Муршуд Гамзаев сидел в глубоком старомодном кресле и спокойно разговаривал с кем-то по телефону. Плотно прикрытая, обитая кожей дверь резко скрипнула, и он поднял голову. Увидев Вугара, смущенно задержавшегося на пороге, а за его спиной торжествующую Бекташеву, Гамзаев, улыбаясь, махнул ему рукой, подзывая к себе, и указал на стул, стоявший рядом с креслом.

— Вы совершенно правы, я абсолютно согласен с вами, — явно взбодренный, продолжал он телефонный разговор. — Чистая совесть — самая мягкая подушка. Наша обязанность устранить подобные недостатки и оказать ему всемерную помощь. Да вот и он сам! Нет, нет, только что зашел! Ну что же, не возражаю. Он подъедет к вам, и вы сами с ним посоветуетесь…

Положив трубку, Гамзаев повернулся к Вугару, долго оглядывал его и вдруг многозначительно усмехнулся:

— Сельский воздух пошел тебе на пользу, ты поздоровел! Чем тебя там кормили?

— Птичьим молоком — прекрасное лекарство!

Профессор Гамзаев помолчал и снова внимательно посмотрел на Вугара.

— Не оттого ли ты такой гордый?

— Нет, профессор, для гордости у меня есть другие основания.

— Какие же, например?

— Уважение, почтение, бескорыстная забота, которую я ощутил среди односельчан.

— И только-то?

— Нет, еще сердечность, ласковое обращение.

— Что же еще?

— Больше ничего!

Гамзаев сощурился, и глаза его стали совсем узкими.

— Ты скрываешь главное. Кажется, тебе преподали там уроки боевитости. Я по твоему тону чувствую, что ты вернулся с твердым намерением драться…

— Правильно почувствовали, профессор, — все с той же уверенностью в себе ответил Вугар. — Я приехал драться и скорее погибну, чем сдамся!

— Слышу слово настоящего мужчины! — смуглое лицо Гамзаева словно осветилось изнутри. — Вот теперь ты мне нравишься, таким, и должен быть человек, истинно преданный науке. — Он глубже уселся в мягком кресле, голос его вдруг стал усталым. — Признаться, мы очень на тебя обиделись. Это внезапное исчезновение поставило в трудное положение не только вашего научного руководителя, но и весь институт. Недоброжелатели подняли головы…

— Это понятно, профессор, обессиленный враг кидается на тень…

— Неразумный джигит…

Вугар замялся, поняв, что Гамзаев намекает на него, и, подумав, шутливо ответил:

— Вы правы, неразумный джигит бросает друзей в беде…

— Ясно! — Гамзаев и на этот раз остался доволен ответом.

Откинувшись на спинку кресла, он медленно опустил веки, умолк, казалось, задремал.

Вугару стало не по себе. К чему Гамзаев затеял этот разговор, который увел их от главной цели? Зачем тогда он разыскивал его? Вугар решил сам заговорить о деле. Но не успел он и слова сказать, как заместитель директора, все еще не открывая глаз, спросил: — Давно приехал?

— Сегодня утром…

— Сохраба Мургузовича видел?

— Нет…

Гамзаев медленно открыл глаза и задумчиво посмотрел на Вугара:

— Значит, тебе ничего не известно о последних событиях?

Вугар молчал. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, от его ударов в грудной клетке образуются мозоли. Этот загадочный вопрос показался ему дурным вестником.

Но Муршуд Гамзаев не спешил успокоить Вугара. Он закинул ногу за ногу, и руки его повисли вдоль подлокотников кресла.

— А дела вот какие… В связи с твоим вопросом был еще раз созван ученый совет. Помнишь, в прошлый раз Гюнашли ушел с середины заседания, это повергло в растерянность членов совета, и никакого решения тогда не приняли…

— Какое же решение принято на повторном заседании?

— Решение хорошее… По настоянию Гюнашли состоялось всестороннее обсуждение вопроса, и решен он в твою пользу…

— То есть?..

— Создана комиссия, которая должна проверить научную ценность и промышленное значение твоего изобретения… Работать комиссия будет под моим председательством.

— Под вашим?!

— Да, — Гамзаев истолковал удивление Вугара как недовольство. — У тебя есть возражения?

Вугар почувствовал облегчение. Профессор Гамзаев крупный ученый, благожелательный и объективный человек. Он хорошо помнил, как на том злосчастном ученом совете Гамзаев выступил в его защиту, стараясь изменить ход обсуждения, придав ему истинно научный характер. Какие же могут быть возражения против такого человека?

— Что вы, профессор! — воскликнул он. — Когда комиссия приступает к работе?

— А мы уже приступили! — Гамзаев выпрямился, и приветливая улыбка расплылась по его лицу. — Пока некоторые товарищи лечились в деревне птичьим молоком и развлекались, мы тут за них потрудились в поте лица.