Габриэль Руа - Счастье по случаю

— Мне нужно кое с кем повидаться… но вот потом…

Он уже достиг двери. Он уже протянул руку, чтобы отворить ее, как вдруг в дом ворвалась шумная гурьба детей.

— Жэн! — кричали они.

Они повисли на нем, цепляясь за руки, за ноги. Люсиль и Альбер принялись шарить в карманах молодого человека, а крошка Жизель дергала его за рукав. Она спросила, шепелявя:

— Ты плинес мне подалок, Зэн?

Филипп остановился на пороге, устремив на брата вызывающий и завистливый взгляд.

— Дай мне пару сигарет, если у тебя их много.

Эжен смеялся, явно польщенный таким приемом. Даже самое наивное восхищение было ему приятно.

— Получай, попрошайка!

Он бросил Филиппу только что распечатанную пачку сигарет. Затем вынул пригоршню мелких серебряных монет и, не замечая, что мать неодобрительно поджала губы, начал подбрасывать их одну за другой в воздух. Люсиль и Альбер хватали их на лету или же заползали на четвереньках под стулья, под стол, вырывая монетки друг у друга.

Жизель, не такая проворная, захныкала:

— У меня нет, Зэн!

И, топая ножкой, потребовала резким крикливым голоском:

— Дай Зеле!

Взяв ее на руки, Эжен вытер ей нос большим платком цвета хаки, а затем вложил блестящую новенькую монету в ее пухлые ручонки, которые даже задрожали от удовольствия.

— На, это только тебе, — сказал он.

В доме воцарилась бурная радость и шумное ликование. Дети пересчитывали деньги, толкались и уже готовы были тайком дать друг другу тычка. Потом пораженная и расстроенная Роза-Анна увидела, как они побежали к магазину на углу. Следом за ними выскользнул из дома и Эжен.

Оставшись наедине с Жизелью, которая залезла под стул и тихонько напевала, Роза-Анна оперлась о стол и позволила себе на мгновение погрузиться в мучительную тоску. Ей было больно, до слез больно смотреть, как все эти деньги выбрасываются на ветер.

Едва выйдя из дома, Эжен вскинул голову и, слегка посвистывая, направился к улице Нотр-Дам. Повернув за угол улицы Бодуэн, он глубоко вздохнул, и губы его тронула хитрая и довольная улыбка. Лихорадочно сунув руку в карман, он проверил, лежит ли там новенькая десятидолларовая бумажка, затем развернул зажатый в руке листок и вновь прочел имя и номер телефона. И перед ним тут же всплыло лицо: очень красные губы, смелый насмешливый взгляд, небольшой берет на длинных, слегка растрепанных волосах.

Кровь прилила к его щекам. Он снова увидел вокзал, толпы солдат и молодую девушку, которая, проходя мимо, улыбнулась ему — чуть заметно, одними глазами, слегка приподняв веки с густыми черными ресницами. Минуту спустя он уже сидел возле нее; он осмелился спросить, как ее зовут. Она скрестила длинные тонкие ноги и негромко рассмеялась: «А ты получил у матери разрешение бродить одному?»

Ну, что ж, он докажет ей, что он вовсе не такое ничтожество и молокосос, как она думает. Он нервно смял листок, вырванный из записной книжки. Только бы она не обманула его, только бы это был действительно номер ее телефона!

Он ускорил шаг, вошел в табачную лавку и бросился к телефонной кабине. Прерывисто дыша, он набрал нужный номер, услышал незнакомый голос и растерялся. Его веки нервно замигали. На вопрос, кто ему нужен, он пробормотал: «Иветта». От страха, как бы его не начали расспрашивать подробнее, он даже задрожал, и капли пота выступили у него на лбу. Секунда молчания, затем в трубке зазвенел пронзительный голос, который он сразу вспомнил. Он вытер лицо рукавом мундира. Он испытал такое облегчение, что у него даже вырвался нервный смешок.

Потом он назвал себя и сразу же спросил:

— Ну как, встретимся сегодня вечером?

Молчание. Короткий смех. И наконец:

— Идет.

— А где? — спросил он, чувствуя, что горло его сжимает спазма.

Она назвала место и час свидания. Эжен ответил севшим голосом, почти шепотом. Он повесил трубку и постоял минуту, опершись локтем на телефон, затем вышел с пылающими щеками, воровато озираясь по сторонам.

Уже на улице он сообразил, что до встречи с Иветтой у него остается целых два часа. Лицо его исказила досадливая гримаса. Он остановился у края тротуара, обдумывая, как бы скрасить ожидание. Перед ним возникло печальное, утомленное лицо матери. Он сжал зубы и, чтобы отогнать от себя это наваждение, пошел наугад по улицам. Вскоре он очутился перед ресторанчиком «Две песенки», вошел туда и спросил пачку сигарет.

Сэм Латур слушал последние известия, наклонившись над небольшим радиоприемником, который стоял на полке среди рекламных плакатов. Он подошел к прилавку, ворча: