Габриэль Руа - Счастье по случаю

Но все же настало время, когда пришлось признать эту боль, которую она отрицала, как только та проходила, продолжая, однако, носить в себе всю жизнь страх перед ней — детский, затаенный, глубоко скрытый страх.

Она вошла в свою комнату, большую, пустую, почти без мебели. В глубине ее стояла кровать… Роза-Анна вытянулась на ней. И, устремив глаза на серый потолок, она стала звать Азарьюса, она звала его среди стонов, а потом совсем тихо, приглушенным голосом. Даже наедине с собой она стыдилась открыто признаться в своем страдании… Азарьюс… Где он? Почему его нет сейчас возле нее? Затем она припомнила — с мучительным усилием, словно самые недавние события стали уже далекими, неясными, полустершимися воспоминаниями. Этим утром, как только им сообщили о смерти Даниэля, Азарьюс бросился в больницу. А позже, видя, что он не возвращается, она договорилась с соседкой, чтобы та в слуг чае надобности сходила за акушеркой. Даниэль… Азарьюс… Ее мысль вновь и вновь возвращалась к ним. Кто же умер? Даниэль, их младший? Но ей казалось, что сей: час она страдает из-за него, что это он опять раздирает ее тело. Бедный малыш!.. Она видела маленький белый гробик, такой коротенький, такой узенький, маленький гробик, который Азарьюс нес под мышкой. Но нет, нельзя было думать о таких страшных вещах, говорят, это вредно для беременных женщин. Но о чем же, о чем ей думать, как не об этом узком гробике, чуть побольше колыбели?.. Похороны, крестины, все значительные события жизни представлялись ей одинаково трагическими, непостижимыми, горькими. Она видела то свежевырытую могилу, готовую принять маленький гробик, то спящего ребенка в длинной крестильной рубашке… А пеленки? Готовы ли пеленки?.. Да, те самые, которые в свое время служили Флорентине… Флорентина! Где она теперь? Боже мой, Флорентина уже замужем. Придет день, когда и она станет добычей страданий и физического унижения… Флорентина… Как она была счастлива, когда родилась Флорентина. Ей всегда хотелось иметь дочерей. И все же каждый раз во время родов она желала мальчика, который будет страдать меньше, чем она. И всегда, во мраке, в одиночестве, среди тяжких мук, она боялась родить девочку.

Внезапно она вернулась к действительности. Стенные часы медленно отсчитывали минуты — так медленно, что при каждом взмахе маятника Роза-Анна словно опускалась в бездонную пропасть, снова поднималась из нее и снова опускалась. Многие женщины в разговорах с ней утверждали, будто только первые роды тяжелы. Но она знала, что это неверно. Она знала, что тело с каждым разом чуть больше страшится этого позора нового порабощенья болью, а душа чуть больше леденеет над краем пропасти, и вдали, за столькими годами беременности, ей виделась ее прекрасная, беззаботная и целомудренная юность, с каждым разом все более далекая — такая далекая, с каждым разом отходившая все дальше, все более далекая, с каждым разом все более далекая.

Она приподнялась и вытерла влажный от пота лоб. Теперь она уже была уверена, что соседка не услышала ее стука в стену. Должно быть, вышла на минуту-другую, как раз когда она ее звала. Надо встать, надо пойти поискать кого-нибудь: минутами ей казалось, что она уже сделала это мучительное усилие, но тут же она понимала, что оно ей еще предстоит. Ей удалось сесть и спустить ноги с кровати: и, хватаясь за стулья, за стены, она кое-как одолела огромное расстояние, отделявшее ее комнату от кухни. Еще несколько шагов… Она коснулась вытянутыми руками стены и, собрав все свои силы, принялась стучать.

Человеческий ли голос ответил ей из-за стены? Раздался ли стук шагов на крыльце? Пронесся поезд. Свист локомотива взорвался у нее в ушах. С неимоверным усилием она выпрямилась, прошла через комнату, упала на кровать и вдруг представила себе, как она сама лежит в гробу с четками в неподвижных, мирно сложенных руках. И ее охватило такое желание погрузиться в смерть, разом избавиться от всех страданий, что она даже скрестила руки на груди, чтобы стать похожей на это сладостное видение. Понемногу ей стало казаться, что она уже присутствует при собственной агонии, что она наблюдает за всеми ее этапами и что ей придется потом, когда все будет кончено, заняться приготовлениями к похоронам. Во что ее оденут? И внезапно ужас, охвативший ее при мысли, что у нее нет ни одного приличного платья для похорон, вернул ее к действительности. Она увидела беспорядок, который воцарится в семье: малышей, которых некому будет накормить и одеть; Азарьюса, который — сам сущий ребенок — не сможет найти ни запонок к пристегивающемуся воротничку, ни воскресного костюма. Тысячи забот нахлынули на нее. Надо бы зачинить прореху на штанах Филиппа. И надо бы спросить его, где он пропадает целыми днями, уходя из дома с самого утра.