Виктор Галданов - Аптечное дело

На одной из боковых полок рядом с игральными картами лежали блокнот для записи очков и карандаш. Я взял их. На самом верху первой страницы я написал печатными буквами: «Нас могут подслушивать», приписав еще несколько строчек. Потом вырвал страничку и положил блокнот и карандаш на место.

Я вернулся к Константину Табакову и положил ему руку на плечо. Ученый посмотрел на меня. От пережитых испытаний глаза его запали, а лицо осунулось и посерело.

— Кричи не кричи — делу не поможешь, — сказал я и дал ему бумажку со своим посланием.

Вероника попыталась заглянуть через плечо отца и прочесть записку, но я взял ее за руки, мягко отвел в сторону и посмотрел ей в глаза, вложив в свой взгляд всю силу, которой обладал.

— Кое в чем я, конечно, виноват, — сказал я. — Если бы я не вмешался в дело, все вообще могло пойти по-иному,

Тут открылась дверь и вошел Миркин. Он походил на главу правления крупной фирмы, покинувшего на минуту зал заседаний, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Итак? — спросил он.

Я стоял, спокойно раскуривая сигарету.

— Что касается меня, — произнес я без тени эмоций, — ответ остается прежним: проваливай.

— Я говорю то же самое, — твердо сказала Вероника.

— Мне очень жаль. — Слова Миркина прозвучали как соболезнование. Он смотрел на Табакова.

Ученый встал с дивана. Он слегка дрожал, а глаза его горели.

— Я согласен пойти с вами на сделку. Но вы должны поклясться, что, если я выполню все ваши условия, с девочкой ничего не случится.

— Папа!

— Я клянусь, — ответил Миркин.

Ученый сцепил трясущиеся руки:

— Тогда я согласен с вашими условиями.

Миркин внимательно посмотрел на него с удовлетворением делового человека, сумевшего заключить удачный контракт.

— Я дам вам бумагу, чтобы описать всю технологию, — сказал он вполне дружелюбно. — Еще что-нибудь нужно?

Табаков покачал головой:

— Я не смогу описать процесс. Это слишком сложно, да я и не в состоянии сосредоточиться в подобных условиях… Можно все сделать значительно проще. Ведь ваш хозяин сам фармацевт. Привезите меня в лабораторию, и я продемонстрирую ему всю реакцию.

— Папочка! — умоляюще проговорила Вероника.

— Я все покажу ему, — продолжал Табаков почти истерически. — Он все поймет. И будет знать, как именно проводить эту реакцию. Писать же я ничего не буду. Только он и я, и никто больше… Никто… даже Верочка. Вы обещаете?

— Давайте вернемся в дом и поговорим с патроном, — предложил Миркин.

Он взял ученого за руку и проводил его к двери, даже не взглянув на меня. Правая рука Владимира застыла в кармане пиджака и оставалась там все время, пока он беседовал.

Вероника рванулась было за отцом, но я удержал ее.

Дверь закрылась.

Лицо ее как будто окаменело.

— Ничего уже не сделаешь, — сказал я.

Воцарилась тишина. Потом девушка вырвалась из моих рук, бросилась на диван и зарылась в подушки.

Я вновь закурил и начал медленно прохаживаться по комнате. Прошло минут десять. Вероника перевернулась на спину, уставившись в потолок ничего не выражающим взглядом. Только тогда я решился заговорить с ней. Я встал рядом и произнес еле слышно:

— Вероника…

— Он не должен был делать этого, не должен! — воскликнула она.

— Вероника, он лишь ширма для нас, а мы не должны действовать в одиночку. Я дал вашему отцу записку.

— Но это не имеет значения.

— Надеюсь, имеет. Уверен, что имеет. Я сказал ему, что делать.

Девушка села на диван, в изумлении уставившись на меня.

— Вы сказали ему… что?

— Я сказал, что и в нашей ситуации кое-что можно предпринять. Посоветовал ему взять Бурциевича в лабораторию. Во время демонстрации профессор сможет устроить взрыв. Конечно, ничего хорошего ожидать не стоит, но это втянет в историю Бурциевича, а заодно с ним и Миркина. В конце концов все может оказаться очень важным. — Голос мой звучал очень тихо, а губы едва двигались. — Может быть, я посылаю их на смерть, но эти сволочи ее заслуживают.

Девушка вскочила, схватила меня за руку, дергая ее и раскачиваясь, как будто внезапно потеряла равновесие. Ее глаза сияли, а губы были полуоткрыты.

— Вы это сделали?! — повторяла она вновь и вновь. — Вы это сделали?!

Я кивнул. Потом открылась дверь, и мы резко обернулись. Вошла Лариса.

— Привет, — сказала она.

Взглянув в ее пустые голубые глаза, не вызывавшие во мне по-прежнему никакого отклика, я небрежно положил руку в карман и ответил:

— Привет!

— Что вы делаете?