Мортен Рамсланд - Собачья голова

Тогда этого еще никто не знал, но отец уже больше никогда не вернется в дом своих родителей. Теперь он каждое утро просыпался в доме, который уже два раза подвергался мифологической осаде, и именно здесь — менее чем в трех метрах от измученной бессонницей фру мамы — и была зачата Стинне ноябрьской ночью 1969 года.

— Ошибочка вышла, — говорила обычно мама, — но это была самая прекрасная ошибка во всем городе.

Девять месяцев спустя прекрасная ошибка стала свидетелем тревожного зрелища: тучный человек с палкой склонился над ее колыбелькой и неповрежденным указательным пальцем нежно пощекотал младенца под подбородком, а девочка в ответ громко заплакала. Потом настал черед Бьорк, и лучшую ошибку во всем городе облили целым дождем слез, после чего обзор заслонила великанша, колышущаяся гора жира — это была умственно отсталая Анне Катрине. Сначала ее лицо осветилось надеждой, но вскоре надежда сменилась разочарованием — она поняла, что в колыбельке лежит не новый братик, не новый маленький Кнут, который когда-нибудь будет поить ее морсом на палубе прекрасного корабля. А когда гора жира с разочарованным видом исчезла, младенца встретил укоризненный взгляд поверх темных очков. Фру мама явилась в родильное отделение, также вознамерившись пощекотать младенца под подбородком, но в ее щекотании ощущалась какая-то неуверенность, какая-то холодная зависть, от чего ребенок снова зашелся криком.

— Ну и крикунья, — заметил Аскиль, покачав головой, — похоже, вы с ней намучаетесь.

Новый член семьи ознаменовал наступление новых времен, так как пока мама кормила ребенка после благополучных родов, папа, взявшись за дело, осуществил такую безжалостную реорганизацию багетной мастерской, что Иб стал угрожать увольнением, а фру мама перепугалась. Словно удар молнии, отца настиг огонь Расмуса Клыкастого, он отпустил огромные усы — думаю, это «самая прекрасная ошибка» подожгла фитиль — и менее чем за три недели обошел 447 домов и разослал вдвое больше напоминаний об оплате. Это были старые долги, и, когда деньги были взысканы, он вложил все в китч: плачущие младенцы, кричащие маралы, плакаты с кадрами из фильмов и фотографии боготворимых всеми актеров — в металлических застекленных рамах.

— Зачем ограничиваться только рамами, если мы можем продавать и начинку? — говорил он, демонстрируя своим выбором начинки удивительное презрение к искусству.

Сначала багетная мастерская была местом реализации гордых ремесленных традиций, потом здесь поселилась любовь, потихоньку осуществлявшая свою подрывную деятельность, а теперь мастерская превратилась в настоящую комнату ужасов, предлагающую образцы дурного вкуса. Но еще до того, как Лайла вернулась к своим обязанностям, он утроил оборот и сделал из честного ремесленника Иба менеджера по продажам — в фуражке и футболке с изображением бородатой и усатой Моны Лизы.

— Ну не забавно ли это, — восклицал Нильс, не имевший никакого понятия о Марселе Дюшане [14] Марсель Дюшан (1887–1968) — французский и американский художник, теоретик искусства, стоявший у истоков дадаизма и сюрреализма. . — Женщина, и вдруг с усами!

Лайла, качающая на руках самую прекрасную ошибку в городе, вполне могла оценить весь юмор в превращении Иба, но, когда она потом обнаружила, что сердечки исчезли из финансовых счетов, дерзкие комментарии — из бухгалтерских книг и что Нильсу уже больше не интересно целыми днями напролет высмеивать клиентов, она почувствовала что-то вроде разочарования. Это уже не был потерявший сознание бедолага с дефектом речи, от которого растаяло ее сердце. Нет, это был решительный человек, который отдавал приказания Ибу и занял весь тротуар перед лавочкой рекламой, вымпелами и флагами. «Что происходит? — думала Лайла. — Кто тут начальник, черт возьми?» Последнее соображение мой отец как-то не принимал во внимание. Он вел себя так, как будто это он унаследовал багетную мастерскую, расположенную по пути к центру города. Но Лайле трудно было возражать против выросшего оборота, равно как и нелегко было отвоевать обратно кресло начальника, качая на руках орущего ребенка. «Да ты тут, я вижу, развернулся», — говорила она с неодобрением и шла домой. Через несколько месяцев — после консультаций с Бьорк — она влюбилась в небольшой домик с огромным полуподвальным этажом, который находился не более чем в пятистах метрах от дома бабушки и дедушки. Внешне совершенно обычный одноэтажный дом шестидесятых, с темным подвалом, в который спускалась винтовая лестница.