Владислав Николаев - Своя ноша

От серой росистой травы струйками отрывался туман. Под кронами деревьев он собирался в тонкие колыхающиеся полотна, отчего золотистые стволы сосен снизу казались обезглавленными столбами, а их зеленые вершины будто сами по себе парили в воздухе. Меня не трогали никакие красоты. Я шел и шел, чтобы почувствовать хоть усталость, но и она не приходила. Время от времени оглядывался — Куб тащился на версту сзади. Поджидал.

Потом поднялось солнце, трава высохла, рассосались, растаяли белые полотнища, стволы сосен соединились с вершинами — и Кубу стало совсем плохо. Я отобрал у него кожаное пальто, шляпу, куртку, затолкал их в свой рюкзак, но и это мало помогло — сопел, пыхтел, отставал. Когда мы поднялись на вершину горы, его белая рубашка насквозь промокла — хоть выжимай, с носа и подбородка обильно капало. Он упал на камни, простонал:

— На кой хрен приперлись сюда? Убежден: Каленов ни черта не знает. Какой-нибудь сумасшедший или сектант. Подходящее для сектантов место — пустыня!

— Потерпи, скоро выяснится, — сказал я, разглядывая поселок и пытаясь угадать избу, в которой мог бы жить Каленов. Но все избы казались одинаково заброшенными, нежилыми; в трех или четырех сквозь крыши проросли березки.

Каленова я представлял этаким бывалым охотником — в кожаной фуражке, в кожаной куртке, перепоясанной поношенным патронташем, с дремучей бородой. Не охотнику тут нечего делать — никакого интереса.

Куб отлежался, и мы стали спускаться в поселок.

Ах, что-то скажет Каленов? Как бы хотелось услышать: подтверждаю, Красовская одна открыла месторождение!

Мы шли по улице, заросшей жесткой высокой метликой. При каждом шаге с мохнатых метелок облетали семена, засыпали сапоги. Над головами грозно гудели оводы.

Справа и слева — избы. Некоторые — с застекленными окнами, другие — совсем без рам. Из пустых проемов тянуло затхлым мышиным запахом. Кое-где избы были растащены, и на их месте густыми темными купами росли вперемешку крапива, лебеда, конопля. Крапивы — больше. Почему-то думалось: под этими купами— холодные глубокие ямы.

И вообще было как-то жутковато, точно на кладбище. Не верилось, что тут годами живет в одиночку человек. «Как он ночью-то ходит? Бр-р-р!»

Мы прошли поселок из конца в конец и не нашли ни самого Каленова, ни его следов. Даже тропинки не обнаружили в высокой густой метлике.

— Надули! — мрачно сказал Куб. — Никого нет. Да и какой дурак станет жить на этом кладбище. Ну и влипли! Теперь — обратно? Меня уже ноги не тащат.

Тут я заметил: между двумя полуразрушенными избами, обращенными задами к реке, над обрывом время от времени что-то вспархивает, взблескивает белое.

— А ну-ка завернем сюда, — сказал я.

Обойдя дремучие кусты крапивы, мы вышли на обрыв.

В реке, далеко от берега, стоял в резиновых сапогах небольшого роста человек. В руках у него была длинная белая удочка, она и вспархивала над обрывом, на лямке через плечо висел серый холщовый мешок, оттянутый мокрой тяжестью. С мешка длинно капало рыбьей слизью.

Рыбак нас не замечал. Через равные промежутки времени он взмахивал удочкой, забрасывал яркую красную мушку, подвязанную к концу лески, на середину реки, на быстрину, здесь ее сразу же подхватывало течение, тащило вниз, подкидывая на мелких волнах. На мушку выпрыгивали хариусы, мелькая то голубым брюшком, то темным широким хвостом. Хватка у них была неуверенная, дневная, ни один не мог толком зацепиться.

Из-под ноги Куба сорвался камешек и скатился, булькнув, в воду. Человек обернулся. Увидев нас, не выразил ни удивления, ни испуга и тут же снова вернулся к своему занятию.

Наконец хариус зацепился всерьез. Рыбак выкинул его себе на грудь, без суетливости, сноровисто отцепил от якорька, опустил в мешок, и мешок тотчас заходил на боку.

Каленов неторопливо смотал удочку, выбрел из воды и поднялся на берег.

Вблизи он был еще меньше: высокие резиновые сапоги, упираясь в пах, морщились, как на подростке, — этакий мужичок с ноготок! Лицо усохшее, морщинистое; в жестких, давно не стриженных волосах — седина, а в угольно-черных глазах — нездоровый воспаленный блеск.

— Туристы? — спросил он сдержанно.

— Нет.

— Геологи?

— Тоже нет.

— Хм, — теребнул он мокрой рукой щетинистый подбородок. — Ну да все равно. Пройдемте в избу — свежей ушкой угощу.

— Мы из газеты, — сказал я. — Специально к вам, Алексей Николаевич.

— Ко мне? — не слишком удивился он и, не добавив больше ни слова, зашагал впереди нас.