Радика Джа - Исповедь гейши

Наш образ жизни несколько изменился, но это устраивало нас обоих. Утром вместо секса мы завтракали и уходили на работу. К вечеру я так уставала, что, дожидаясь Рю, засыпала перед телевизором. Он приносил еду, а если приходил достаточно рано, мы шли в какой-нибудь японский ресторанчик и возвращались домой в изрядном подпитии. Это были самые счастливые дни моей жизни. Наш брак был подобен волшебной лодке, которую ничто не могло перевернуть.

Но в 1988 году, через два года после свадьбы, мне пришлось уйти от дантиста. И не потому, что он нашел кого-то интереснее и уступчивее меня, а просто я забеременела. По бытующим у нас представлениям, беременная женщина считается безобразной. Если невозможно скрыть, что с тобой сделал мужчина, надо скрываться самой. Это общее правило. Расхаживать по улицам с огромным животом — значит занимать чужое место, что совсем неприлично. Поэтому, когда мой живот слишком явно обозначился под халатом, я ушла с работы. Муж сообщил своему боссу, что мы ждем ребенка, и его снова повысили. За три месяца до рождения малыша мы переехали из своей квартирки в четырехкомнатный дом в Сэтагая, который принадлежал банку. Внизу находились кухня и столовая-гостиная, которую можно было использовать как гостевую спальню. Под узкую лестницу был втиснут небольшой туалетик. На втором этаже располагались целые две спальни, одна против другой. Я безвылазно сидела дома, ожидая, когда это маленькое существо покинет мое тело.

Наконец младенец родился. Это был мальчик. Материнство очень осложняет жизнь. Теперь мою грудь теребили уже двое, заставляя ее кровоточить. К тому же она стала такой огромной, что мне попросту нечего было надеть. Пришлось смастерить себе несколько платьев, а поскольку шить я практически не умела, получились какие-то балахоны, в которых я стыдилась выйти на улицу. Ребенок быстро рос. Он без остановки сосал мою грудь, а вечером, когда мы с ним засыпали от изнеможения, являлся мой муж и требовал еды и секса. Теперь уже он терзал мою грудь, пока его не сваливал сон.

— Твоя грудь — самая лучшая в мире подушка, — говорил он. — А без подушки что за сон.

Я смотрела на свою грудь, на которой покоилась круглая голова черноволосого мужа, и у меня возникало странное ощущение, что мои груди — нечто чужеродное и совсем не мое. Они занимают слишком много места и только тянут из меня соки. Я просто почва, на которой они произрастают. Словно споры, прилетевшие из космоса, которые поселились и растут у меня на грудной клетке. А поскольку почва оказалась весьма плодородной, груди увеличились сверх всякой меры — какие-то громадные мячи, просто немыслимые для японки. Поэтому им все время достается, чтобы знали свое место. А заодно страдаю и я. Глядя на голову мужа, так увлеченно злоупотреблявшего моей грудью, я испытывала настоящую злость. Мысли эти посещали меня постоянно, до поры до времени я заталкивала их в дальний уголок сознания. Но в темноте ночи меня просто накрывали волны ярости. Я не смела пошевельнуться — мужа нельзя беспокоить, завтра он должен пойти на работу отдохнувшим.

Утром я просыпалась от боли в набухшей груди и пулей неслась в туалет, чтобы облегчить мочевой пузырь, пока не проснулся ребенок. Рю открывал глаза и сонно смотрел, как я кормлю сына. Вместе с молоком ротик мальчика высасывал и боль прошедшей ночи, а под взглядом его отца со мной начинали происходить удивительные вещи. Грудь становилась меньше и легче, я улыбалась мужу и чувствовала, что обретаю гармонию с окружающим миром.

Но все это длилось недолго.

Хотя наш новый дом находился в Токио, в Сэтагая все было по-другому. В Окубо было шумно и многолюдно, а здесь стояла тишина, лишь изредка нарушаемая звуком проезжающей машины или велосипеда. Дома стояли плотно, но не соприкасались, а окна даже в жару были задернуты шторами. Люди, жившие за этими шторами, редко показывались на улице. Даже мусор они выносили тайком.

Но это вовсе не означало, что за нами не наблюдали. Из-за занавесок за каждым нашим шагом следили невидимые глаза. Соседи, навострив уши, отмечали каждый наш поход в туалет, считая, сколько раз за ночь мы спускаем воду. И вскоре они знали обо мне почти все, в то время как я оставалась в полном неведении.

После шумных улиц Токио я никак не могла привыкнуть к тишине своего нового дома. Ночью лежала без сна, вспоминая сирены машин «Скорой помощи» и непрекращающийся гул проводов, — мне не хватало сияния городских огней. Иногда подходила к окну, но не видела за ним ничего, кроме ночных фонарей. В Окубо мы ночью всегда плотно задергивали шторы, чтобы хоть как-то избавиться от света. В новом жилище безраздельно царили темнота и безмолвие.