Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— За известкой, что ли? — спросил Измирец.

— Да.

— Чем отплатим мы Капитану за его доброту? — вздохнул Бетон.

— Нечем!

— Опять занудили! Подумаем лучше, как завтра стены побелим!

— Не беспокойся, будут блестеть что зеркало, уж мы расстараемся, честью клянусь!

— Не хуже, чем у Сёлезли…

— Если б добыть еще рамы со стеклами, — мечтательно протянул Скала.

За стенами тюрьмы стояла ясная, прозрачная, как лед, зимняя ночь. Одна из тех ночей, что сводили Капитана с ума, заставляя разговаривать вслух с самим собой. Обхватив руками оконную решетку, он думал о Боби Ниязи, посыльном начальника. Если б Скверный не ушел из их камеры, а был здесь, рядом, Капитан послал бы его за Боби. Пусть устроит им разрешение сходить в больницу или к зубному… За годы тюрьмы Капитан успел позабыть вкус ракы и вина, жаркого с фасолью, скумбрии по-цыгански… Хорошие то были денечки! Они только-только вернулись из рейса. В Стамбуле холод, дождь со снегом, под ногами хлюпает. Вместе с приятелем из Сюрмене, подняв воротники кожухов, они пошли по мосту через Золотой Рог. Грязно-свинцовое небо, мокрые шаланды. Приятель из Сюрмене был человек женатый, многодетный. Мог ли тогда знать Капитан, что ему предстоит долгие годы гнить в тюрьме! Знал бы — своего не упустил. Но то-то и оно, что не знал. Эх, да что говорить! Они быстро миновали мост, вышли через Эминёню на Рыбный базар, ввалились в греческий кабачок. Людей — не продохнуть. Хозяин, молодой, с длинными баками, сам под мухой. Выдумал тоже: музыку завел на френкский манер, не кабак, а церковь, но никто внимания не обращает. Народ навалился на скумбрию по-цыгански. Приятель из Сюрмене обожал лакерду [91] Лакерда — мясо сыросоленого тунца. с красным луком. И сардины. Сам он сардины не любил, а вот красный лук — это да! В последний вечер, что ли, это было? Снег повалил хлопьями. Дыша кабацким перегаром, они вывалились на улицу и повстречали на набережной Айсель. Эх, Айсель! По правде говоря, не так уж она была красива, но взгляд душевный. Маялась бедняжка, говорила: «Или сама умру, или убьют меня». Не смерти боялась — ожидания смерти. Опротивела ей, видно, такая жизнь, не могла больше быть уличной. «Никак с собой не совладаю. Не могу ничем клиентов порадовать. Думают, я прикидываюсь, бьют. А у меня, ей-богу, не выходит, и все тут. Потому и в публичный дом не взяли. А жаль, хоть была бы сыта!»

Капитан вздохнул.

Айсель испугалась его приятеля. И было чего! Усищи до ушей, густые, лохматые брови, из-под фуражки торчат длинные черные кудри. Как она от него шарахнулась, ища защиты у Капитана!

Эх, найти бы теперь Айсель!.. Знал бы адрес, отправил деньги, письмо написал. Приезжай, мол, да поскорее! Она бы приехала. Он снял бы ей неподалеку комнатку с кухней, заплатив из выигранных денег за полгода вперед… Женился бы на ней, ей-богу!

Капитан закашлялся.

А что? Плевать ему на всех, взял бы да женился. Кто здесь ее знает? Айсель приходила бы к нему на свиданья, они садились бы в углу двора, колено к колену, щека к щеке…

Он потянулся за новой сигаретой. Подбежали Скала и Куриный, предлагая спички. Но Капитан вынул свой коробок, не спеша прикурил.

Скала сказал:

— Послушай, ага…

— Чего тебе? — не поворачивая головы, спросил Капитан.

— Ребята говорят… Завтра побелим стены, говорят, но вот…

Капитан обернулся:

— Что вот?

— Ничего, сделаем, даст аллах…

— Дальше-то что?

Куриный толкнул Скалу локтем.

— Тебя спрашивают, — сказал Капитан, — дальше-то что?

— Ничего, дорогой. Говорю, человек для вас похлебку варит, чаем вас поит, куревом снабжает. А вам все мало. И правда ведь? Вари еду, кипяти чай, бели стены…

— Не тяните резину! Говорите, чего вам надо?

— У наших оборванцев, — сказал Куриный, — ни совести, ни стыда нет, мой ага.

Капитан взорвался:

— Тебя спрашивают, черт побери, чего они говорят, в чем дело?

— Говорят, не сыскать такого агу, как наш. Да ниспошлет тебе аллах удачу во всем. Пусть святой Ибрагим дарует тебе богатство! Но сам понимаешь, жаль уголь, зря жгем, все тепло в окно вылетает…

Капитан понял. Собственно, он и сам об этом думал. Надо бы сделать рамы, вставить стекла. Все равно рано или поздно Сёлезли и другие его обыграют.

— Напомни мне завтра! — сказал он.

— Спаси тебя аллах, ага! — запричитали Куриный со Скалой. — Дай тебе здоровья!.. Пусть каждый камень в твоих руках станет золотом!.. Да не увидишь ты черных дней!

Когда добрая весть долетела до сидевших вокруг мангала, шапки полетели в потолок: