Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Слышь, ага! Будь осторожен!

— Почему?

— Еще спрашиваешь? Те, кто еще вчера за глаза насмехался над тобой, учуяв запах денег, хотят теперь тебя в силки заманить. Будь осторожен!

Капитан пожал плечами:

— Деньги общие, братские, одни на всех.

Скала чуть ума не решился:

— Как можно, Капитан! Что значит на всех? Когда ты с голоду подыхал, кто тебе хоть ломоть хлеба дал? Разве это дело? Ты меня послушай! Купим подушку. И кастрюлю купим. Будем еду варить. Горячую. Накрошил хлеба и стучи себе ложкой, о-о-ох!..

Капитан не слушал. Он думал о матери, родной матери — маленькой сморщенной старушке, забытой им в одной из деревень вилайета Ризе…

— По вечерам будем пить чай. Запалим сигаретки… Станешь моим хозяином. Скажешь, постели мне, такой-сякой, постель. Я тут как тут: слушаюсь, ага. Скажешь: ступай в лавку, купи мяса, луку, отнеси парашу в сортир — повторять не заставлю, мигом все сделаю. Посуду мыть буду, белье твое стирать, спину в бане тереть. Как получишь денежки, скажи старшему надзирателю, пусть переведет тебя в бейскую камеру. Раз деньги есть, значит, и ты стал беем. Чем ты хуже других? И не забудь сказать, что берешь меня к себе прислужником. Ладно?

Капитан не ответил, двинулся дальше. За ним как тень — тощий длинный Скала. Подождав, когда дежурный надзиратель откроет дверь в отделение, они так же молча прошли по внутреннему дворику, поднялись по грязным бетонным ступеням, миновали темные коридоры, по которым слонялись заключенные, и вошли в семьдесят вторую камеру. Там их ждали. Все головы повернулись в их сторону.

— Поздравляю, Капитан!

— Будь счастлив!

— Молодец, Капитан!

— Значит, матушка деньги прислала?

— Конечно, матушка.

— Вот это мать, видал?

— Мать и есть мать, если настоящая.

— Получил деньги, Капитан?

— Еще не дали?

— Когда?

— Завтра?

— Теперь заживешь!

— Сваришь себе суп с мясом, горяченький.

— Я бы по сигаретам ударил.

— Башка у тебя с дыркой.

— Это еще почему?

— Ясно почему! Какие там сигареты, если можно купить порядочную постель, одеяло.

Капитан, прикрыв набрякшие веки, все еще думал о матери. О той ночи, много лет назад, когда кровники в портовой кофейне убили его отца. Быстро прилетела в деревню черная весть. Мать его тогда была молодой. Пышущее здоровьем лицо, огромные черные глаза. После гибели отца с каждым годом, каждым месяцем, с каждым днем глаза эти тускнели, гладкое лицо иссекали морщины, пока оно не стало таким, каким виделось ему теперь. Но ни разу не слышал он от нее: «Забудь про убийц твоего отца. Пусть о них позаботится аллах. Не хочу потерять и тебя. Не хочу остаться одна на белом свете». Напротив, она только подливала масла в огонь: «Если не отомстишь ты за кровь отца, да будет ядом молоко, которым я вскормила тебя. И на том свете не прощу!»

Он не оставил кровь отца неотмщенной. Однажды холодной ночью он сидел в своем шлюпе, закутавшись в бурку, и курил. Мальчишка Хасан, гарсон из кофейни, примчался к нему с вестью: племянники того, кто пролил кровь его отца, сидят в кофейне пьяные, чуть под стол не валятся. Он вытащил из-за пояса пистолет, с которым не расставался долгие годы, вышел на берег и, не замечая резких порывов ветра, двинулся к кофейне. Низкое помещение, освещенное судовым фонарем, огласилось яростной бранью, прогремели четыре выстрела. Пьяные повалились на пол. Все смешалось. А он, опьяненный счастьем свершившейся мести, выскочил из кофейни и бросился по темным, гудевшим от ветра улицам в полицейский участок. Допрос, суд и огромные железные ворота тюрьмы…

Капитан вздохнул, огляделся. Заметил в углу Скверного, который пожирал его алчным взглядом. Долго смотрели они друг другу в глаза. Что бы там между ними ни случилось, они были друзьями. Ему следовало подойти первым, подать Скверному руку, помириться. Он встал. Но едва сделал шаг, как Скверный бросился навстречу. Товарищи по несчастью протянули друг другу руки, обнялись и расцеловались. В глазах у обоих светилась радость. Счастливая радость примирения.

— Поздравляю! — сказал Скверный.

— Да будет мир с тобой! — весело откликнулся Капитан.

Их примирению были рады все обитатели камеры голых. Скверный, когда был с Капитаном в мире, становился не так жесток, не отбирал у них окурки, не осыпал непечатной бранью, если ему не везло в игре. И только Скалу жгла обида. Разве не он сообщил Капитану счастливую весть?!

— Его дело, — пробормотал Скала, — не буду звать его агой, не стану стелить ему постель, мыть посуду, стирать белье, и в баню пойдет, не стану тереть ему спину.