Артур Хейли - Перегрузка

— Я долго об этом размышлял и считаю, что за этим скрывается еще нечто большее. — В ожидании зеленого сигнала светофора Лондон остановил машину на перекрестке. Когда они тронулись, он продолжил свои размышления: — Мне кажется, большинство людей считает, что вся наша система в той или иной мере прогнила из-за продажности политиков. Так с какой стати простым людям постоянно изводить себя стремлением к честности? О’кей, говорят они, одну компашку выгнали взашей после Уотергейта. Ну а что же пришедшие им на смену? Придя к власти, некогда самые заклятые праведники взялись за старые преступные деяния — тут и политический подкуп, и кое-что покруче.

— Да, очень даже грустное наблюдение.

— Так оно и есть, — подтвердил Лондон. — Но оно объясняет многое из того, что происходит вокруг нас. Причем не только то, что мы увидели сегодня. Я имею в виду резкий всплеск преступности начиная с масштабных правонарушений и кончая мелкими махинациями со счетчиками. И еще я вам вот что скажу: бывают дни — и сегодня выпал именно такой день, — когда мне страшно хочется вернуться в морскую пехоту, где все казалось проще и яснее.

— Может быть, так было раньше, но теперь уже все по-другому.

— Вероятно, — со вздохом проговорил Лондон.

— Вы и ваши люди хорошо сработали сегодня, — сказал Ним.

— У нас как на войне. — Гарри Лондон отбросил серьезный тон и улыбнулся. — Передайте вашему боссу — главнокомандующему: сегодняшнюю стычку мы выиграли и принесем ему еще не одну победу.

— Надеюсь, у тебя от комплиментов не пойдет кругом голова, — сказала Руфь Голдман Ниму, когда они сидели друг против друга за завтраком, — но должна заметить, что ты отлично смотрелся вчера вечером по телевизору. Еще кофе?

— Да, пожалуйста. — Ним протянул ей чашку. — И спасибо.

Руфь подняла кофейник и наполнила его чашку; как всегда, ее движения поражали легкостью и грациозной естественностью. На ней был изумрудно-зеленый халат, выгодно оттенявший аккуратно расчесанные черные волосы. Когда она наклонялась, рельефно вырисовывались ее небольшие плотные груди. Еще до женитьбы Ним в шутку прозвал их «два раза по полпинты — класс „экстра“». У нее на лице был едва заметный слой косметики, причем именно столько, чтобы подчеркнуть воспринятый от природы румянец. Как бы рано Руфи ни приходилось вставать, она неизменно выглядела безупречно свежей. За свою жизнь Ним наблюдал дезабилье многих женщин после совместно проведенной ночи, поэтому он считал, что ему есть за что благодарить судьбу.

Была среда. Прошла почти неделя после рейда в Бруксайде. Из-за накопившейся страшной усталости вследствие многочасовой работы на протяжении нескольких недель да к тому же вконец измотанный вчерашними записями в невыносимо душной от осветительной аппаратуры телестудии, Ним, по его понятиям, проспал долго — до половины девятого утра. Леа и Бенджи отправились в школу еще до того, как он спустился в столовую. (Сегодня у детей была оздоровительная программа, рассчитанная на целый день.) И вот теперь у него получился неторопливый завтрак с Руфью, что случалось достаточно редко. Ним успел позвонить в компанию и предупредить, что будет на работе только ближе к полудню.

— Леа допоздна не ложилась спать, чтобы увидеть телевизионное шоу «Добрый вечер», — сказала Руфь. — Бенджи тоже хотел тебя увидеть по телевизору, но не дождался и заснул. Детям еще несвойственно так откровенно высказываться, но оба они, можешь быть уверен, очень даже гордятся тобой. По правде говоря, они прямо-таки боготворят тебя. О чем бы ты там ни говорил, для них это все равно что слово Господне.

— Великолепный кофе, — заметил Ним. — Это что, новый сорт?

— Просто сегодня ты пьешь его без всякой спешки, — покачала головой Руфь. — Ты слышал, что я тебе сказала о Леа и Бенджи?

— Да. Я как раз об этом думал. Я тоже горжусь нашими детьми. Неужели сегодня меня ждут сплошные комплименты? — добродушно улыбнулся Ним.

— Если ты подумал, что я от тебя что-нибудь хочу, — это не так. Просто мне хочется, чтобы такие завтраки у нас с тобой бывали почаще.

— Я постараюсь, — сказал он, прикинув, почему сегодня Руфь отличается особой любезностью. Не потому ли, что, как и он сам, она чувствует, что возникшая между ними неприязнь еще более обострилась, и это отчуждение, изначально порожденное его собственным безразличием, в самое последнее время углубилось из-за совсем уж непонятных личных увлечений Руфи, о сути которых оставалось только гадать. Ним попробовал вспомнить, но безуспешно, когда они были близки в последний раз. «Чем можно объяснить, — размышлял он, — что мужчина утрачивает сексуальное влечение к собственной привлекательной жене, одновременно проявляя интерес к другим женщинам? Вероятно, — решил он, — все дело тут в привычке, естественной тяге к новым ощущениям и завоеваниям. И все же, — с сознанием собственной вины подумал он, — надо что-то делать, чтобы наладить секс с Руфью. Может быть, даже сегодня ночью».