Анатолий Курчаткин: Солнце сияло

Я проработал в агентстве чуть не год, не имея представления, кому оно реально принадлежит. Кто владелец — это, похоже, в моем окружении не было известно никому, и никого особо не волновало: так далеко находился этот владелец, так высоко. Возникало время от времени то в одном разговоре, то в другом имя: Ирина Ярославна, — но, вспорхнув с языка легкокрылой пташкой, тут же и исчезало, не оставив по себе следа.

Однако в один прекрасный день, вылетев посередине рабочего дня по какой-то неотложной надобности из дверей бывшего школьного здания, которое занимало агентство, я нос к носу столкнулся с Ирой, только что выпрыгнувшей из двухсотсильного, похожего на внушительных размеров серебряный чемодан, сверкающе-отдраенного джипа «Мерседес».

— Привет, — остановился я. — Какими судьбами?

— Привет, — во взгляде ее сквозило то же недоуменное любопытство, что, наверно, и у меня. — А ты здесь что делаешь?

— Я здесь работаю. А ты что? О каком-то заказе приехала договариваться?

Горло ее проиграло недоуменно-веселым клекотом смеха.

— Да ты что. Если ты тут работаешь, ты у меня работаешь. Ты кем?

Я сказал. В следующий миг догадавшись:

— Так Ирина Ярославна — это ты?

— Ирина Ярославна — это я, — все так же поклекетывая горлом, согласилась она.

Я едва не попросил ее о режиссерской работе. Я прикусил себе язык в то мгновение, когда слова этой просьбы уже готовы были сорваться с него. Нет, я не хотел быть ей ничем обязан. А и она, надо думать, вовсе не горела желанием что-то сделать для меня.

— А на телевидении ты что, больше не работаешь? — спросил я.

— Ну конечно, — сказала она. — Совмещать не выходит.

Оказывается, она уже несколько лет не работала на телевидении. Фамусов занял пост в администрации президента, владеть официально своей империей ему по закону было нельзя, он передал ее в верные руки, а часть отломил, отдав старшей дочери.

— Младшую что же, обошел? — спросилось невольно у меня.

— Лариской интересуешься? — в голосе Иры прозвучало понимание. — У нее и так все есть. Лариска за немца замуж вышла, миллионера, в Германии живет.

— Что ты! — Не знаю, чего было больше в том моем восклицании: удивления или восторга способностью сестер устраивать свою жизнь. — А как же Арнольд?

— А! — Ира поморщилась. — Не покатило у них с ним. Правильно ты говорил, бездарность.

Во время нашего разговора, держась поодаль, но и не отходя на слишком уж большое расстояние, вокруг нас танцевали двое охранников, поглядывая на меня с мутной волчьей недоброжелательностью, и от их присутствия мне было не по себе. Они указывали на пропасть, что пролегала между мной и Ирой. По сути, они и были этой пропастью, и хотя мы стояли вот так рядом, на самом деле мы стояли каждый со своей стороны обрыва — и никакого намека на мост.

— Ну что, у тебя время, наверно, деньги, — первым начал прощаться я.

Ира вздернула подбородок. То, что я начал прощаться первым, уязвило ее.

— Да уж да, — сказала она. И спросила: — Есть ко мне просьбы? Какие-нибудь проблемы?

Я отрицательно развел руками:

— Nothing.

Почему-то у меня ответилось по-английски, в котором не силен и которым, уж в силу одного этого, в жизни не пользуюсь.

Так мы и расстались, разошлись в противоположных направлениях, и с той поры наши дороги больше не пересекались.

Живу я довольно замкнуто, и за эти годы ни с кем не сошелся так, что мог бы назвать его другом, — как были у меня друзьями Стас, Николай, Юра Садок, Ловец. Николая, кстати, как и Стаса, тоже уже нет в живых. И, как Стас, он похоронен в цинковом гробу. Только Стаса в таком гробу увезли из Москвы, а Николая привезли. Каток, о котором он так много думал, наехал на него слепой автоматной очередью то ли чеченского боевика, то ли бойца федеральных войск и прокатился по нему с такой беспощадностью, что напарник-журналист привез в госпиталь то, что уже не могло быть ничем: ни ковриком, ни тряпкой для мытья полов. На похоронах вдова, рыдая, обвинила в смерти Николая меня: «Из-за вас он поехал туда! Я его не пускала, а он мне: долг надо отдать!» Это случилось вскоре после того, как ряженый разорил Ловца, и вот с той поры я живу с чувством, что какой-то частью того катка был я.

С Ловцом мы переписываемся по электронной почте. В Канаде он не стал никаким хозяином; неожиданным образом он оказался востребован в своей профессии инженера-путейца. Английский, полученный в свою пору в московской спецшколе, позволил ему подтвердить советский диплом, и профессия занесла его в город срединной Канады, о котором я никогда прежде не слышал Виннипег. Это даже и не сам Виннипег, а где-то под ним, какой-то маленький городишко, возможно, что-то типа моих Клинцов, а наверно, и меньше, но Ловец доволен, пишет даже, что счастлив, дорожит своим местом, познакомился с несколькими семьями выходцев из России и вроде на одной юной представительнице какой-то из этих семей собирается жениться.