Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

Она поднялась по узенькой каменной лестнице, по которой не ходила уже много лет. Прежде она каждый вечер около десяти вечера подымалась по ней, чтобы лечь спать. В это же время она будила мужа, и он спускался на всю ночь в пекарню. В конце коридора было окно с закрытыми ставнями. Мать подошла и посмотрела в щелку, но народ стоял у самой стены, поэтому ей слышен был говор, а видела она только край тротуара и часть мостовой. Надо было отворить окно. Она потихоньку повернула шпингалет, но, когда толкнула ставни, вероятно давно не открывавшиеся, створки распахнулись с таким треском, что мать вздрогнула. Все же она выглянула в окно и сейчас же опять спряталась. Однако ее уже увидали. Раздались голоса:

— Мадам Дюбуа, все знают, что хлеб выпек ваш муж, откройте лавку!

— Мадам Дюбуа, это я, Мари Филипар…

— Это я, мадам Ружен…

— Откройте, мы уже целый час стоим.

Она выглянула еще раз, только на минутку, но успела заметить, что людей очень много. Теперь уже кричали все сразу. Она ничего не ответила, но, прежде чем закрыть ставни, махнула рукой.

Даже закрыв окно и отойдя в коридор, слышала она их голоса, сливавшиеся теперь в один непрекращавшийся крик:

— А… а… а!..

Сойдя вниз, она увидела, что дверь на Школьную улицу открыта, она подумала, что Вентренье, уходя, забыл ее затворить, и уже направилась туда, как вдруг услышала крики в пекарне. Она вернулась во двор.

— Нет, — говорил отец, — чем ты лучше других?

— Не становиться же мне в хвост, ведь я был один из первых.

— Надо было стоять на месте и не лезть с заднего хода.

Мать подошла ближе. Кричавший стоял спиной к двери, но она сразу узнала его. Он служил в газовой конторе и проживал где-то в стороне Монсьеля. Он был высокий и худой, на вид ему можно было дать лет сорок.

— Что случилось? — спросила она.

Он обернулся.

— А, это вы, мадам Дюбуа. Понимаете, я стоял в очереди вместе со всеми. Я был даже одним из первых и вдруг вижу Вентренье. Он говорит: «Пойду скажу, чтоб открывали». И завернул на Школьную, а потом пришел и говорит, что откроют еще не так скоро. Тогда я сообразил, что он вошел с заднего хода. — Он засмеялся. — Я дорогу по запаху нашел.

Отец перебил его.

— С какой стати давать ему хлеб? Хорошенькое дело, если все сюда полезут…

— Это верно, но раз уж он здесь… — сказала мать.

Мужчина усмехнулся.

— Видите, с вашей женой всегда договоришься! — кинул он отцу.

Отец побледнел. Он наморщил лоб, взгляд его сделался колючим. Он шагнул вперед и стал между матерью и корзинами с теплым хлебом, которые Гиймен еще не успел отнести в булочную.

— Нет, — сказал он. — С какой стати? Это было бы несправедливо.

Мужчина обратился к матери:

— Послушайте, мадам Дюбуа, ведь и другие булочные есть. Дайте мне три хлеба, и дело с концом.

— Ничего не получишь, — отрезал отец. — Мы даже не знаем, как распорядится Вентренье, по скольку отпускать на человека.

Мужчина презрительно усмехнулся. Он пожал плечами и направился к двери.

— У вас никто и не просит. Всем известно, что вы жадина! — крикнул он.

Отец бросился к нему. Схватил за плечо и насильно повернул к себе.

— Ты, может, большой и сильный, но я еще могу тебе показать, как пекарь выставляет за дверь бездельников!

Мужчина, сделав усилие, почти высвободился и уже поднял руку, но тут отец другой рукой схватил его за запястье и так скрутил ему кисть, что тот завертелся на месте и взмолился:

— Пустите, вы сломаете мне руку!

— И поделом, — буркнул отец.

— Пусти, Гастон! — крикнула мать. — Ну чего ты, пусти!

Привлеченный шумом, из лавки прибежал Гиймен.

— Что случилось?

— Ничего, — сказал отец, — один такой выискался, хотел пролезть без очереди. Слушай, ты помоложе, проводи-ка его к выходу; а если он будет валять дурака, не стесняйся, поддай ему коленкой под зад.

Отец разжал пальцы. Мужчина потер руку, отошел на несколько шагов и только тогда крикнул:

— Вы еще за это поплатитесь, так и знайте!

— Ори, ори, дурак!

Мужчина отошел еще на шаг, прикинул на глаз расстояние, которое отделяло его от них, и визгливо крикнул.

— Старый хрыч! Упрямый осел!

Отец шагнул к нему, но тот уже убегал во всю прыть своих длинных ног. Более проворный Гиймен догнал его и дал ему коленкой под зад, как раз когда тот переступал порог. Отец рассмеялся и вернулся в пекарню. Тут на него вдруг напала дрожь, и мать поняла, что эта ссора отняла у него последние силы.

— Не понимаю, дал бы ему хлеба, — сказала она, — подумаешь, большое дело!