Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

Мать кивнула головой. Он посмотрел в другую сторону, на площадь, где теперь стояли два немецких грузовика. Мать также вышла на улицу. Вокруг немцев собралось человек десять; улица понемногу оживала.

— Видите, им не до нас, — сказал солдат. — Идите вперед, я за вами.

— Надо запереть дверь, — сказал отец.

— Ладно, тогда я пройду, а потом уже вы.

Мать вошла в сад и оставила калитку открытой. Пройдя несколько шагов по дорожке, она обернулась. Солдат с узлом под мышкой появился в дверях пекарни, не спеша перешел улицу и тоже вошел в сад. Она пропустила его вперед.

Уже дома она заметила, что лоб у нее в поту.

Вскоре к ним присоединился отец. Лицо у него было красное. Он задыхался.

— Нельзя этого делать, — проворчал он.

— Чего нельзя делать? — спросил солдат. — Переходить с узлом через улицу?

Он пожал плечами, точно говоря, что это пустяки.

— В конце концов, это все-таки немцы, — сказал отец.

Солдат усмехнулся.

— Знаете, я их вблизи не видел, — сказал он, — но у меня такое впечатление, что у них одно на уме: как можно скорей добраться до Ментоны и Бордо. На остальное им плевать.

— Как-никак они перебили немало народа. И бомбежки, и все прочее — это не шутки…

Солдат пожал плечами.

— Все это так, — сказал он. — На то и война. Не убивать нельзя. Вот потому-то я и считаю, что надо с ней скорее покончить, теперь… — Он потер руки, как будто стряхивал с них пыль. Потом посмотрел на отца с матерью и, вдруг рассмеявшись, сказал: — В сущности ведь демобилизовали-то меня вы. Я уверен, что если бы кто сказал вам вчера, что вы демобилизуете Гиймена, рядового стрелкового полка, вы бы ни в жизнь не поверили.

Отец покачал головой. Мать чувствовала, что он недоволен. Он долго молчал, потом несколько раз повторил:

— И все-таки…

— И все-таки что? — спросил Гиймен.

Отец выпрямился, посмотрел солдату прямо в глаза и выпалил:

— Все-таки если все солдаты рассуждают, как вы, то меня не удивляет то, что делается!

Голос у него дрожал, сухие кулаки были сжаты, на руках надулись толстые, как веревки, вены. Мать испугалась. Солдат некоторое время смотрел на отца, потом улыбнулся и сел. По-видимому, он был человек спокойный. Он выложил на стол бумажник, блокнот, пачку сигарет, зажигалку, нож и еще кое-какие мелочи, которые вынул из карманов куртки, перед тем как завязать ее в узел. Он не спеша рассовал все это по карманам брюк и только потом сказал:

— Я вас отлично понимаю. И я уверен, что мой отец — он примерно ваших лет — думает так же, как вы… Только, чтобы судить, надо видеть.

Он замолчал. В звуке его голоса, в спокойном лице, в мягком выражении глаз было что-то примиряющее. Отец некоторое время еще смотрел на него, потом как будто немного успокоился и тоже сел.

— Сейчас будем завтракать, — сказала мать.

— Не откажусь, — улыбнулся солдат.

Она уже растапливала плиту, гремела кастрюлями.

— Со вчерашнего дня молочница не приходит, — сказала она. — Будем пить черный кофе.

— Неважно, — сказал солдат.

Пока она готовила завтрак, он положил руки на стол и разглядывал свои ладони.

— Знаете, это действительно нужно видеть. И даже претерпеть. — Он опять помолчал, словно подыскивая слова. И вдруг спросил: — Если телега колесом проедет по ржи, представляете себе что получится?

Отец как будто удивился, он кивнул и пробормотал:

— Ей-богу, я…

— Ну, так вот, вообразите себе колосок, который попробовал бы сопротивляться, помешать телеге двигаться вперед. Вы и представить себе не можете, что это такое. А нам врали: у них все эрзац, и едят-то они таблетки, и подметки у них картонные. Скажут же такое! Нет-нет, говорю вам, сопротивляться немыслимо, просто немыслимо! Когда я вспомню весь тот вздор, что про них мололи!..

— Однако в четырнадцатом году… — начал отец.

— Да-да, знаю, — перебил его солдат. — Марна… Но можете быть спокойны, на этот раз Марны не будет и Луары тоже, да и вообще ничего не будет. Средиземное море — это еще туда-сюда, да и то, кто знает, Гитлер столько раз требовал обратно свои колонии…

— Но, в конце концов, мы ведь не Австрия, — возмутился отец, — не присоединят же нас к ним! Нельзя же их терпеть у нас до скончания века!

Солдат устало махнул рукой и сказал, поморщившись:

— Что будет дальше, это уже другой разговор. Я знаю одно: устоять против них мы не можем. Техники не хватает. А насчет высоких идей, знаете ли, их с меня сегодня не спрашивайте. Я совсем выдохся. Может, этого и не видно, но голова у меня сейчас в том же состоянии, что и ноги.