Давид Фонкинос - Воспоминания

— О, сколько работы!

— М-м… нет, мадам, я пришел не стричься. Я по поводу бабушки.

— Жаль, у вас есть над чем поработать.

Я взглянул на себя в зеркало. Выходя из дому, я забыл причесаться, к тому же мои волосы — весьма неподатливая растительность.

— И где же ваша бабушка?

— В том-то все и дело, что я не знаю.

— И как же я буду ее причесывать, если вы не знаете, где она?

— Простите… Я плохо объяснил… Дело в том, что моя бабушка пропала, но она часто заходила к вам… Вот я и подумал… может быть, вы знаете, где она?

— А как ее зовут?

Я назвал бабушкино имя, но парикмахерше оно ничего не говорило. Я начал описывать бабушку, вспомнил все ее внешние приметы. Безрезультатно. Она смутно что-то припоминала, но не более того. Тогда я достал из сумки вчерашнее объявление. Дама взглянула на фотографию, и последние сомнения рассеялись: она ее не знала.

— Вы в этом уверены?

— Да… Но вы же сами понимаете, здесь бывает столько народу… Погодите… Дайте-ка еще посмотрю… Вы знаете, я вспомнила… она, кажется, действительно заглянула ко мне один раз, но это было несколько месяцев назад… Очень милая дама…

— Несколько месяцев назад? И все?

— Ну да, больше я ее не видела.

— Неужели она больше к вам не ходила? Вы уверены?

— Ну конечно… Я, разумеется, устаю, но в маразм еще не впала. Я помню людей, которых причесываю.

— Это точно?

— Мне вам что, по-китайски повторить?

— …

Повисла пауза, и тут из задней комнаты донесся легких шорох, как будто кто-то ненароком выдал свое присутствие. Я вскинулся:

— Там кто-то есть?

— Да… моя дочка.

— Ваша дочка? Она там, за занавеской?

— Ну да… Он там играет.

— Играет?

— Послушайте, молодой человек, я что-то вас не понимаю…

— Можно мне взглянуть?

— Что?

— Заглянуть за занавеску. Мне очень нужно заглянуть за занавеску.

— Да вы с ума сошли!

— Я вас очень прошу.

— Пожалуйста, уходите.

— Ну пожалуйста!

— Я прошу вас уйти!

Она посмотрела мне прямо в глаза. Я, конечно, производил странное впечатление, но вряд ли был страшен. Мне кажется, она поняла, что у меня нет никакой задней мысли, и наконец согласилась:

— Ну хорошо.

Я шагнул к занавеске: я уже не сомневался, что все это время бабушка пряталась в парикмахерской. Видя мое смятение и отчаяние, парикмахерша уступила. Она вяло посопротивлялась, но потом решила положить конец этой комедии, которая перестала быть смешной. Я шагнул к занавеске и очень медленно стал ее отодвигать…

За занавеской оказалась маленькая девочка: она сидела на полу и играла с куклой. Я повернулся и, ни слова не говоря, вышел на улицу. На миг я действительно поверил, что бабушка там. Я ждал, что вот сейчас отдерну занавеску и увижу ее — но как же нелепа оказалась моя надежда. Что ей было делать в задней комнате какой-то убогой парикмахерской? Какой я идиот!

Я отправился к родителям. И всю дорогу в поезде ругал себя за дурацкое поведение. Но, приехав и увидев отца, вдруг все понял.

Это случилось буквально на днях. Входит ко мне в парикмахерскую парень, а сам аж весь дрожит. «Вам, — говорит, — может это показаться странным, но не остались ли у вас волосы той девушки, которую вы только что стригли?.. Это моя невеста… Я обожаю ее волосы… Невозможно, чтобы они так вот просто валялись на полу… Если вы их еще не выбросили, отдайте мне…»

Не люблю стандартных коттеджей. Тоскливое зрелище. То ли дело настоящий загородный дом или даже городская квартира — тут каждый человек делает свой выбор. Сам не знаю почему, но то, как жили мои родители, вызывало у меня раздражение. Я мог бы написать гору трактатов об этих тошнотворных типовых коттеджах, стать памфлетистом из отвращения к ним, бичевать их изо дня в день, строить социопрофессиональные теории, описывая категории людей, населяющих эти схожие как две капли воды халупы, негодовать, изобличать, клеймить. Но на самом деле плевать я хотел на коттеджи. Плевать с высокой колокольни! Просто иногда на меня накатывает, и я бешусь, потом успокаиваюсь. Ничего, все пустяки, я просто еду навестить родителей.

Я позвонил в дверь. Отца я нашел в таком состоянии, в каком не видел никогда в жизни. От его лица ничего не осталось, он распадался на глазах. Еще заметнее это было в поведении: между жестами, словами все время возникали паузы. За что бы он ни брался, это превращалось в нескончаемую череду заминок, он начинал что-то делать и бросал, потом вздрагивал, спохватывался и начинал снова. Это напоминало телепередачу, когда телевизор плохо работает и изображение замирает. С той разницей, что я не мог поступить с отцом, как с телевизором: по ящику-то лупят, чтоб перестал барахлить (странная логика). В общем, открыв мне дверь, отец, по меньшей мере, секунд десять молчал, прежде чем сказать «привет», и еще столько же, прежде чем пригласил меня войти.