Исабель Альенде - Дочь фортуны

Настал день, когда Лин уже не смогла встать с постели. Все чаще задыхалась, а основные силы уходили на кашель с кровью и попытки подышать свежим воздухом. Отказывалась есть, за исключением нескольких ложечек пустого супа, настолько были изнурительными прикладываемые к приему пищи усилия. Спала урывками и только тогда, когда немного успокаивался кашель. Тао Чьен подсчитал, что вот уже шесть недель любимая дышит с ровным хрипом, словно была всегда погружена в воду. Поднимая ее на руки, то и дело убеждался, как она теряет в весе, а душа, тем временем, сжималась от ужаса. Видел свою любимую настолько страдающей, что, казалось, пришедшая смерть должна стать облегчением, но с приходом зловещего рассвета, вновь и вновь обнимая леденящее тело Лин, он сам искренне верил, что умрет тоже. Долгий и ужасный крик, рождаемый из глубины самой земли, точно вопль вулкана, сотрясал дом и будил чуть ли не весь квартал. Прибегали соседи, грубо врывались внутрь и находили его лежащим обнаженным посреди комнаты с женой на руках и испускающим вопли. Тогда им приходилось живо отделять его от тела и удерживать вплоть до прихода Эбанисера Хоббса, который заставлял друга проглотить некоторое количество опиума, уж точно способного свалить человека с ног.

Тао Чьен, находясь в крайнем отчаянии, полностью ощущал себя вдовцом. Создал у себя дома алтарь с портретом Лин, рядом с которым разложил кое-какие свои и принадлежности любимой и в отчаянном созерцании проводил перед ним много времени. Перестал принимать своих пациентов и разделять с Эбанисером Хоббсом освоение чего-то нового и научных изысканий, основанных на их дружбе. У него вызвали отвращение советы англичанина, который стоял за принцип «клин клином вышибают». К тому же, лично он лучшим средством прихода в себя после различного рода потрясений считал посещение портовых борделей, где бы смог выбрать немало женщин с уродливыми ногами, как тот называл «золотистые ирисы», и все это вдруг разом пришло на ум молодому человеку. И как тот даже смог намекнуть на подобное заблуждение? Не существовало такого человека, кто сумел бы заменить Лин, никогда не полюбит какую-либо другую, - вот насчет чего Тао Чьен был абсолютно уверен. В это время принимал от Хоббса лишь бутылки его старого виски. Не одна неделя прошла в сонном от алкоголя состоянии до того, как у него вышли все деньги. Поэтому постепенно вынужден был продавать либо закладывать какие-то вещи, и так длилось вплоть до дня, когда уже не смог в очередной раз оплатить ренту, почему и должен был переехать в гостиницу низкого пошиба. Тогда и вспомнил, что как-никак он был «чжун и» и вновь принялся за работу, хотя и выполнял ее с грехом пополам, в грязной одежде, с взъерошенной косичкой и неаккуратно выбритым лицом. Так как у доктора было все в порядке с репутацией, пациенты терпимо относились к его виду пугала и нелепым ошибкам подвыпившего в обращении с бедными, но вскоре и те перестали прибегать к данным консультациям. Также и Эбанисер Хоббс больше не звал молодого человека, чтобы обсудить трудные случаи, потому что утратил веру в компетентность последнего. Но до той поры оба как нельзя лучше дополняли друг друга. Впервые англичанин смог смело заниматься хирургией, благодаря сильным лекарственным средствам и золотым иголкам, что были способны смягчить боль, уменьшить кровотечение и сократить время зарубцевания, китаец же научился пользоваться скальпелем, а также освоил другие методы европейской науки. Однако ж с трясущимися руками и глазами, заволакивающимися слезами и чуть ли не ядом, для пациентов Тао Чьен олицетворял собой скорее опасность, нежели помощь.

Весной 1847 года в судьбе Тао Чьена снова произошел внезапный поворот, какие уже случались с ним пару раз в жизни. По мере того как растерял своих привычных пациентов и вдобавок распространился слух о потере его авторитета как врача, вынужден был сосредоточиться на кварталах порта, где жили самые отчаявшиеся, никому из которых особо не требовались рекомендации врача. В основном, случаи были заурядными, как-то: ушибы, ножевые ранения и пулевые отверстия. Однажды ночью Тао Чьена срочно вызвали в некую таверну, где потребовалось зашить рану моряку после очередной крупной потасовки. Его провели в заднюю часть помещения, где мужчина, точно чурбан, лежал без сознания со вскрытой головой. Его противник, норвежец гигантских размеров, поднял тяжелый деревянный стол и воспользовался им как дубиной, защищаясь от нападавшей группы китайцев, намеревавшихся устроить тому памятную взбучку. Бросили бы стол поверх норвежца и уж точно изрубили бы его, если в качестве подмоги не появились бы несколько скандинавских матросов, которые выпивали в том же помещении, и начавшееся было обсуждение подвыпивших игроков не перешло бы в битву на почве расизма. Когда подошел Тао Чьен, могущие передвигаться исчезли довольно быстро. Норвежец возвратился невредимым на свое судно в сопровождении двух английских полицейских, и единственными, кого было возможно осознавать вблизи, оказались находящаяся в агонии жертва и помощник капитана, которые и устроили этого человека как можно дальше от полиции. Если бы дело касалось европейца, мужчине, разумеется, предоставлялась возможность излечиться от раны в британской больнице, но так как речь шла об азиате, власти порта не придавали особого значения данному инциденту. Тао Чьену хватило и взгляда, чтобы определить, что сам ничего не сможет сделать этому несчастному с разбитым черепом и чуть ли не вытекающими наружу мозгами. Этими словами он и объяснил всю ситуацию помощнику капитана, бородатому и грубому англичанину.