Юрий Герт - Кто если не ты

— Обыватели! Вот мы кто!..— крикнул Клим.

Лапочкин застучал карандашиком, но где ему было унять поднявшийся шум! Клим повысил голос:

— Да, обыватели! Обыватель — это кто все делает для собственной выгоды! А мы? Вечер организуем а девочками потанцевать — а в плане галочка: мероприятие! Человек зубрит на пятерку — с ним носятся: примерный комсомолец! А что в нем примерного? Он для себя старается — только и всего!.. Что мы сделали хорошего?.. Важного?.. Для всех, для общества?.. Добровольно, по желанию — что?

— А чего ты хочешь, Бугров? — перебил его Михеев, скользнув беспокойным взглядом по взбудораженному классу.— Или ты против борьбы за успеваемость? Против культмассовой работы? Так тебя понимать?

— Я против своей выгоды!.. Понял? — загремел Клим, выкатывая глаза.— Нечего свою выгоду за долг перед родиной выдавать! Когда Матросов на дот шел, он про выгоду не думал! А мы? Чем мы отличаемся от не комсомольцев? Двадцать копеек платим?..

Дальше он почти слово в слово повторил то, что говорил им Игорь.

Весь десятый вздыбился.

К доске выскочил Витька Лихачев. От нетерпения он дергал свой рыжий хохол и перебирал ногами, как жеребец перед скачкой.

— Верно, ребята, это все верно,— заговорил он, диковато озираясь и налегая на «о»,— я тоже вот.... Вступил в комсомол... А зачем?.. Скука зеленая...— он растерянно запнулся, как будто сам испугался своих мыслей, сокрушенно махнул рукой и, бормотнув: — Да чего там, вы и сами знаете...— вернулся на свое место.

Кто-то захлопал, кто-то засмеялся. Неизвестно, как обернулось бы дело дальше, но тут поднялся Михеев.

Из выступления Бугрова он вывел только, что тот покушался на его авторитет. Клим кусал ногти, слушая спокойные возражения Михеева.

Мишка давно уже отложил в сторону «Технику — молодежи». Он терзал свое ухо — это у него всегда служило знаком волнения — и недовольно фыркал.

— Ты не фыркай, герой,— сказал Клим сердито,— все отмалчиваешься.

Он уже почувствовал, что бой проигран, особенно после того, как Михеев объявил, что если кое-кому — он смотрел при этом на Лихачева — пребывание в комсомоле не по душе, то...

Закончил он в гробовом безмолвии.

— Ну и свинья,— сказал Мишка.

Выступить он так и не решился. Однако у Клима еще теплилась последняя, смутная надежда, пока вновь не взял слово Леонид Митрофанович, Как только он откашлялся и окинул класс кротким, ясным взглядом, Клим понял — все кончено — и снова подумал о ребятах и о Турбинине: неужели же он прав?..

За оценку «удовлетворительно» проголосовали все, кроме Бугрова и Гольцмана. Михеев торжествовал. Его торжество было столь полным, что при выдвижении кандидатуры нового комсорга он даже попытался взять самоотвод:

— Я уже два года комсорг,— сказал он, скромно потупясь,— и если я плохо справляюсь, то тем более...

Он знал, что его упросят остаться.

Но тут произошло нечто совершенно удивительное для всех, и особенно для Клима. Шутов, который все время сидел молча, вероятно, еще чувствуя себя новичком, предложил:

— А вы — Бугрова... Он ведь у вас... это самое... главный пропагандист и агитатор...

Странное было у него лицо, когда, выговаривая это, он повернулся назад, к Климу,— точно такое же, как в тот момент, когда он закусывал хрустким огурцом: внешне равнодушное, как будто даже утомленное, с глубоко запрятанной тяжелой, давящей усмешкой.

Но только Клим заметил то, второе, скрытое выражение его лица и насторожился, как ребята загалдели, приняв слова Шутова всерьез:

— Верно! Валяй, Бугров!..

Его фамилию вписали в бюллетень рядом с фамилией Михеева.

— Смотрите,— сказал Клим,— я не отнекиваюсь. Только учтите: вам же хуже будет, если меня выберете!

Он получил тринадцать голосов. Одним из двух, голосовавших против, был сам Клим. Кто был вторым, знал только Михеев. Он поздравил Бугрова с избранием, вручил тетрадь протоколов. Лапочкин сказал Климу:

— За тебя — чертова дюжина. Число несчастливое.

— Вот мы тебя обсудим на следующем собрании за религиозные предрассудки,— отвечал Клим.

Он улыбался, но глаза у него были вполне серьезны. «Посмотрим, Турбинин, теперь — посмотрим!» — повторял он про себя.

5

— Валентина Сергеевна забыла у нас шарфик,— сказала Надежда Ивановна.

— Я могу занести ей,— непроизвольно вырвалось у Клима. Он тут же смутился и добавил: — Я буду сегодня в библиотеке, там недалеко.

Золотисто-коричневый шарфик, завернутый в газету, свободно уместился во внутреннем кармане кителя. Но в библиотеке он забыл о нем, роясь в газетных подшивках. С чего начать? Ответ не вызывал у него никаких затруднений. Ребят надо ввести в курс международных событий — пусть почувствуют грандиозность эпохи! Потом перейти к «Анти-Дюрингу» и отыскать такое дело, чтобы доказать Турбинину, что он — всего-навсего жалкий индивидуалист.