Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

– А… зачем?

– Посадили, сказали сидеть, – пояснил китаец.

– А что в чане? – спросил я и указательно кивнул вверх.

– Комбикорм.

И тут сквозь щели между досками обиталища китайца я рассмотрел, что у него неестественно вспучен правый бок. Кажется, его печень увеличилась, по меньшей мере, вдесятеро. Я уставился на эту его выпуклость и в голове шевельнулась какая-то догадка, точнее, появилось ощущение, будто я должен знать, что все это означает, что есть в моем мозгу необходимая для этого информация.

– А что с твоим боком? – хрипло спросил я.

– Вздуло… – пояснил китаец, и у меня теперь возникло ощущение, что он пожал бы плечами, если бы смог это сделать в тесноте своего вместилища.

– Поня-я-тно… – протянул я, не зная, что сказать еще, и вдруг заметил белеющую на передней планке его клети табличку.

Я сделал шаг вперед, нагнулся, чтобы прочитать мелко написанные химическим карандашом каракули, и при окружающем скверном освещении не без труда разобрал: «Фуа-гра пролетарский. 1 сорт. Получатель: Москва. Большой ресторан». Не веря прочитанному, я на секунду замер в нелепом положении, затем разогнулся и на ватных ногах шагнул к соседнему ряду клетушек. «Фуа-гра пролетарский. 2 сорт. Получатель: Петербург. Марсельеза».

– Ну, отдыхай, товарищ… не буду тебе мешать… – чувствуя, как волосы на голове встали дыбом, сказал я, потихоньку отступая к двери, но мой собеседник уже похрапывал по причине внезапного наступления сна.

Забыв выключить свет, я как лунатик побрел по длинному коридору, поворачивая голову на двери многочисленных камер и не имея возможности прочитать произведенные на них надписи из-за внезапно начавшейся расплывчатости зрения.

Вдруг впереди, в месте пересечения моего коридора с другим, послышались голоса, и я увидел мужика, толкающего тележку, нагруженную свиными тушами. За ней усилиями еще одного мужика двигалась вторая тележка, и эти двое что-то обсуждали на ходу.

– А я ему конструктивно говорю… как же я тебе дам план, если кормов не хватает категорически, если начальство давно все разворовало! – разобрал я возмущенный голос первого, и не услышал ответа второго, потому что они уже скрылись за углом.

«Камера № 10», – прочитал я, остановившись, и вследствие дальнейшего неодолимого любопытства потянул на себя огромную ручку – здесь нигде не было замков, наверное, по причине отсутствия на комбинате несознательного воровского элемента.

Продравшись материальным телом сквозь жесткие полоски толстого полиэтилена, мешающего рассеиванию в коридор холодного воздуха, я вошел внутрь, уже привычно нащупал выключатель и понял, что очутился в обычной морозильной камере, набитой подвешенными на крюки свиными тушами, в точности такими же, какие я минутой назад видел на тележках работных людей.

Туши висели ровными рядами, разделенные лабиринтами проходов, но что-то во всем этом было странным, нечто, что не позволило мне выключить тусклый свет и покинуть помещение. Я произвел несколько осторожных шагов вперед и в следующий миг почувствовал, как улегшиеся в области головы волосы теперь не просто встали дыбом, а, взбунтовавшись, почти выскочили корнями из своих гнезд.

– Твою китайскую мать! – вырвалось у меня помимо твердой воли, когда я рассмотрел, что на крюках болтаются не привычные для российского глаза свиньи, а туши освежеванных китайцев.

Почему я решил, что это китайцы, мне было неведомо, потому что туши были лишены голов и кожи, и опознать в них национальность было затруднительно, но только такое вот возникло у меня убеждение. Упитанные тела висели неподвижно, отсутствующими головами вниз, зацепленные крюками за связанные ноги.

Я попятился и едва не впал в недопустимую панику, наткнувшись спиной на пластиковые заградители холода, о существовании которых забыл, и выскочил из камеры, опять запамятовав удалить выключателем свет…

Стараясь ступать плотным крестьянским шагом, я пошел по коридору к выходу, пытаясь собраться с мыслями. К сожалению, рабочие с тележками укатили, а больше не у кого было со всей скрупулезностью вызнать, почему свиные туши на комбинате так похожи на освежеванных китайцев и нет ли в этом какого-то производственного нарушения. Естественно, поверить в то, что это и на самом деле китайцы, было невозможным, зато это могло быть проверкой на моральную устойчивость и преданность общему делу, устроенной мне руководством партии в лице члена дальневосточного реввоенсовета, Верховного комиссара Дальневосточной революционной республики, товарища Е. М. Гусмана. Даже нацепленная на правый большой палец связанных ног недавней туши бирка, на которой я минуту назад разобрал химическую надпись: «Юшенг Йо, 27 лет, привес за лето 2 (два) пуда, конвоир рядовой Севастьянов», не могла убедить меня в обратном.