Алексей Оутерицкий - Немцы в городе

Я хотел что-то добавить, и тут заприметил еще одну бумажку, не замеченную раньше по причине ее ветхости и прилипания к внутренней поверхности пакета. Бумажка оказалась картой, нарисованной химическим карандашом на втором обрывке газеты, и на ней был обозначен искомый пункт № 1, к которому я должен был следовать согласно приказу Верховного дальневосточного комиссара товарища Гусмана. По революционным меркам пункт был совсем рядом, километрах в семи.

– Привал окончен, – сказал я и потянулся за трехлинейкой. – Пошли, басурманы, сдам вас, кому следует…

И не обращая внимания на встревоженно загомонивших на своем языке китайцев, первым потопал к горизонту, думая, до чего же замечательным нарекли меня именем. Иван… Оно звучало солидно, увесисто, и виделись при произнесении этого имени широкие грубые ступни с ороговевшими подошвами и желтыми обломанными ногтями, вдавливаемые грузным телом в степную пыль и не страшащиеся не только мелких камней или сучков с хвойными иголками, но не обращающие внимания даже на бутылочные осколки – такое вот это имя и такие вот у него ноги, которым никакие контрреволюционные преграды нипочем.

Пункт № 1 оказался комбикормовым комбинатом, на котором не только отказались принимать моих китайцев, но даже не пустили нас дальше проходной.

– Куда ж я у тебя их приму! – закричал, выскочив на разбитое каменное крыльцо, всклокоченного вида вахтер в рваном ватнике. Красными от недосыпа глазами он брезгливо оглядел моих понурых подопечных и сказал: – Разве ж это китаец… Одно это недоразумение, а не китаец, вот что я тебе, мил-человек, скажу… – И с революционной окончательностью завершил, как отрезал: – А ну, вертай назад, в степь, иначе сейчас доложу кому след о твоем неподчинении, не посмотрю, что ты фельдфебель!

– Ну дык это… – растерянно промямлил я. – Чем же мне их в голой степи питать-то, коль надлежит вертаться назад… Нет уж, служивый, ты мне выдай-ка тогда соответствующий документ, и чтоб документ тот был заверен фиолетовыми штемпселями и прочими уведомляющими атрибутами… А ежели ты думаешь, что я тут к вам без дела пришел или подученный кем-то, то вот тебе мой пролетарский ответ… – Я рванул ворот гимнастерки, так, что посыпались пуговицы, и дальнейшим движением трудовых рук с треском располовинил на груди тельник: – На, стреляй! Стреляй со всей эффективностью в мое революционное сердце! Стреляй, гад, а иначе не получится у нас подходящего разговора, и не возникнет никогда моего к тебе доверия!

– Ладно… – буркнул вахтер, поняв, что имеет дело с человеком обстоятельным, которому нужно без промедления выдать все, чего требует революционная разнарядка. И, отбросив недозволительную фанаберию, заскочил обратно в свою будку и принялся накручивать ручку телефонного аппарата. – Все что положено, сейчас получишь, служивый…

Вскоре работяги выкатили из ворот комбината тележку с какими-то мешками, а вахтер вручил мне пакет без опознавательных знаков, который я должен был вскрыть в обстановке надлежащей секретности. Я сунул пакет за пазуху и стал принимать под расписку мешки, в которых оказался комбикорм для китайцев.

– Маловато будет, – напустив на себя многозначительный вид, на всякий случай сказал я, не имея ни малейшего представления, сколько нужно продукта, чтобы обеспечить прокорм китайских человекоединиц. – И еще надлежит на непредвиденные обстоятельства поправку сделать, так что добавить бы надо… – Я покосился на топчущихся в отдалении китайцев и решительно завершил: – Таким образом, вот тебе мое последнее слово… Давай еще столько же, иначе немедля сообщу о происходящей здесь недопустимости в соответствующий отдел!

– Ага, столько же, как же… – пробубнил вахтер, однако по его знаку работяги притащили дополнительный комбикормовый мешок.

Китайцы расхватали мешки и фляги с водой, взвалили все на плечи и мы побрели в холодную ночную степь, где я должен был в обстановке строжайшей уединенной секретности вскрыть вверенный мне пакет.

«Следовать к пункту № 2», – прочитал я в отблесках костра, из соображений революционной безопасности приказав китайцам смотреть в другую сторону, и негромко выругался, высмотрев на очередном фрагменте нарисованной карты, что идти до этого пункта предстоит около пятидесяти километров. Затем порезал на ровные суточные части фельдфебельский паек, выданный мне отдельно и состоящий из лука, сала, черного хлеба и прочих полезных для организма витаминов, и задумчиво уставился на китайцев, варящих в большом котле комбикормовый паек. Колбасу твердого копчения с названием «Интернационал», написанным на ней синим химическим карандашом, я определил как вкусный десерт и отложил на потом.