Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Я догнал Джекоба, удалявшегося от склада широким шагом. Он размахивал набитым полиэтиленовым пакетом, словно легкой сумочкой.

— Постойте!

Он приостановился и обернулся.

— Захотелось поболтать, Норди?

— Да, о Нице. Он ведь намекал о своих намерениях, приставал ко всем со своим Иеговой, и все отмахивались. Старого чудака никто не воспринимал всерьез. И тогда он решил действовать в одиночку. Стать светлым разрушителем, Анти-Геростратом.

— Праведным террористом-смертником, — кивнул русский. — И что?

— Ничего. Просто мне понравилось, что вы сказали о Ницше, который одобрительно наблюдал за гибельным шоу. Думаю, это вполне вероятно.

— Отрадно, что хоть в чем-то наши мнения совпадают. Старик как вещал, так и жил, а это редко бывает. Как там у его кумира? «Если твоя жизнь не удалась тебе, то позаботься о том, чтобы удалась смерть». За точность не ручаюсь, но смысл такой. Он позаботился: удалась.

— Вы, оказывается, тоже могли бы с легкостью засыпать всех цитатами!

— А то! — На миг хмурое лицо осветила знакомая самодовольная ухмылка. — А это из кого, угадайте: «Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший. Я — безумец поневоле. Неправда, что мое поведение ненормально. Оно — анти-нормально».

— Не знаю. Но впечатляет!

— А это: «Небо. Это его я искал, изо дня в день раздирая крепкую, призрачную, сатанинскую плоть моей жизни. И когда тыкал костылем в изъеденного червями, загнившего ежа, я искал — небо. И когда клонился над черной бездной. Тогда и всегда»?

— Круто! — мое восхищение было искренним. — Кто же этот мудрец?

— Погодите. А вот: «В наше время, когда повсеместно торжествует посредственность, всё значительное, всё настоящее должно плыть или в стороне, или против течения».

— Не томите, Джекоб! А то я стану думать, что эти изречения ваши.

— Нет. Сальвадор Дали.

— Ого! Он, оказывается, не только рисовал, но и мыслил.

— А то. Что касается Ница, он сейчас очень нуждается в нашей поддержке. Мертвых ведь нужно поддерживать не меньше, чем живых. А то и больше. Разговаривайте со стариком, прошу вас, говорите, как вы восхищены его красивым поступком, как вам недостает его на острове. Это ведь правда, Норди?

— Да. И восхищает, и недостает.

— Ну вот. Не жалейте комплиментов, он их заслужил.

— А давайте вместо палки с номером поставим на его могиле большой камень? — осенило меня.

— С именем и профилем? — скептически сморщился русский.

— Без профиля, конечно. Но с подходящей цитатой из Ницше. Старику будет приятно.

— Давайте. Правда, это всё суета сует, но вдруг и в самом деле порадуется? Только один нюанс: так наломаешься за день с этими проклятыми тачками, что сил катить камень, уподобляясь Сизифу, уже не останется.

За разговором мы подошли к его домику. Я предложил:

— Забросьте продукты, а потом я заброшу свои, и пойдем куда-нибудь прогуляемся. На косу или в Сад Камней, как? Давненько мы с вами не болтали обстоятельно и задушевно, как когда-то. Заодно сообща поддержим Ница и прикинем насчет памятника.

Но Джекоб, к моему огорчению, отрицательно повел головой.

— Простите великодушно, Норди. Как-то я нынче не расположен болтать и гулять. А с Ницем я и так разговариваю… почти непрерывно.

Через пять дней интенсивной уборки, когда на месте главного здания оказалась проплешина, засыпанная светлым песком с побережья (отчего пустошь приобрела вполне уютный и чистенький вид), Майер объявил по громкой связи, что перечисленные сотрудники приглашаются на групповую медитацию под открытым небом. Время — полночь, место — бывшее пожарище.

Я оказался в числе избранных.

Песчаную проплешину уставили по окружности толстыми свечами, чье пламя трепетал, грозя затушить, морской бриз. В центре на коврике для медитаций восседала Дина, облаченная в теплую куртку с капюшоном. У ног ее горела свеча высотой в локоть.

Роу выстроил семерых участников действа по кругу в одном ему ведомом порядке, велев сесть на песок и взяться за руки. Отчего-то не пришла Юдит, хотя имя ее звучало в числе приглашенных. (Не отошла от гибели Ница?) Кое-кто предусмотрительно прихватил коврики, другим пришлось усаживаться на плащи и куртки.

Майер хмуро наблюдал за действиями помощника, сидя в стороне в своем любимом переносном плетеном кресле.

Психоаналитик выглядел бодрее, чем в первые дни после пожара. Видимо, медитации и аутотренинг не прошли даром. Пальцы почти не тряслись, голос обрел былую силу.