— Друг, говорите вы? Она осталась мне другом? — Лоб Вовы Барбитолера покрылся крупными каплями пота, и прожилки в его желтоватых белках налились кровью. — Теперь я вижу, реб Шлойме-Мота, что вы действительно умный еврей. Вы никогда ее не видели, и все же вы хорошо знаете ее характер. Так со мной разговаривали ее братья-уголовники, когда приходили ко мне от ее имени требовать разводного письма. «Что вы от нее хотите? — говорили они мне. — Она пишет нам, что осталась вам другом, лучшим другом». Вот именно то, что она осталась мне другом, укладывает меня в могилу. Я вижу, что ее даже не мучает, что она вышла замуж за человека, прошедшего через тяжелые испытания, за вдовца с двумя сиротами, а потом бросила его с третьим ребенком на руках. Если бы она стала мне врагом, это я бы еще мог понять. Я бы думал, что Конфрада стала мне врагом, потому что ее мучит то, что она поломала мне жизнь. Однако эта потаскуха пожимает плечами. «Хе-хе-хе, — смеется она. — Да, что он ко мне привязался? Хе-хе-хе, — скалит она зубы. — Я ведь ему друг».
Вова Барбитолер передразнивал смех Конфрады, оскалив полный рот кривоватых желтых зубов и напрягая раздраженное, покрытое потом, раскрасневшееся лицо. Реб Шлойме-Мота слушал его печально. Вместо того чтобы встретиться со старыми друзьями и поговорить о прежних временах, поспорить о толковании какого-нибудь места из Библии или по поводу грамматики древнееврейского языка, он сидит в прокуренном шинке с каким-то евреем, мучимым злым духом или безумием. Табачник думает, что его страдания самые большие. Ему даже не приходит в голову, что есть и тихие страдания, от которых нельзя избавиться, беснуясь и крича. Меламеда тянуло домой, в постель, но ему было жаль своего собеседника, и он снова попытался призвать к его разуму:
— Конфрада живет себе спокойно в Аргентине с мужем и детьми и без вашего разводного письма, а вы мучаете себя до смерти и мстите себе самому.
— Да, я мщу ей и ее байстрюку. Байстрюк тоже скалит зубы, как и его маменька. «Хе-хе-хе», — смеется он, но он в моих руках.
Вова налил себе еще одну рюмку с таким счастливым лицом, что хотелось сказать ему «мазл тов».
— Выпьете еще рюмочку? Нет? Я знаю, вам нельзя из-за ваших больных почек. Лехаим, реб Шлойме-Мота. Лехаим! Я вам еще не все рассказал. Послушайте-ка! Братья Конфрады передали мне недавно от нее, что, если я пошлю ей разводное письмо, она заберет Герцку в Аргентину. Понимаете? Эта хитрая распутница соскучилась по своей деточке. Она не хочет, чтобы я об этом знал. Она понимает, что именно этого я и жду, чтобы она так же мучилась, как я мучаюсь. Она притворяется, что хочет сделать мне одолжение, и таким образом хочет забрать сына. Ее дети от аргентинского мужа байстрюки, на веки вечные они и их потомки будут байстрюками [110] В соответствии с еврейским религиозным правом, ребенок, рожденный замужней еврейкой не от мужа, и все его потомки считаются незаконнорожденными (мамзер — древнееврейск. ).
. Сам Бог не сможет помочь им перестать быть байстрюками, и таким образом я уже дожил до мести ей. Теперь я дожил до еще большей мести. Она подыхает, а я его не отошлю к ней. Этот дикий еврей, похожий на ангела смерти, этот валкеникский глава ешивы и ваш Хайкеле подговорили Герцку убежать в Валкеники. Я понял это и следил за ним, пока не поймал его ночью дома на краже. Теперь он у меня заперт в кладовке, как собака. Вот ключ. — Вова Барбитолер вытащил из кармана большой заржавленный ключ и положил рядом с собой на стол как доказательство. — Что вы теперь скажете, реб Шлойме-Мота, дожил я до мести или нет?
— Я скажу, что так евреям поступать нельзя. Вы ведете себя неразумно и неправильно. — Реб Шлойме-Мота поспешно встал и начал искать свою палку, упавшую на пол.
— Вот он! — невольно вскрикнул Вова, увидав валкеникского главу ешивы, стоявшего возле стойки и о чем-то спрашивавшего у шинкаря. Пара гостей смотрела на него с любопытством. Вошедший был одет как раввин, и было не похоже, что он имеет обыкновение ходить по шинкам. Цемах направился к табачнику:
— Разбойник с большой дороги, давайте сюда ключ от кладовки, в которой вы заперли сына!
За столиками стало тихо, и все повернули головы. Мгновение Вова стоял неподвижно. Вдруг он схватил со стола заржавленный ключ.
— На тебе, жид пархатый! — Он неожиданно замахнулся, метя Цемаху в голову. Однако реб Шлойме-Мота успел схватить его за плечо. В то же мгновение Цемах одной рукой вырвал у Вовы Барбитолера ключ, а другой оттолкнул его так, что тот упал. Вова увидел лежавшую на полу палку меламеда с костяной рукояткой. Он схватил ее и быстро вскочил. Двое парней встали между ними и оттолкнули Вову Барбитолера.
Читать дальше