Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

За другими столами сидели извозчики, перевозившие на широких фурах мебель и разгружавшие вагоны с мукой. Они носили бурки, блузы, жесткие фартуки, высокие сапоги и фуражки с кожаными кантами. На их штанах — между ног и на коленях — были кожаные заплатки. Их лица были небриты, обветрены, усажены бородавками, покрыты шрамами и прыщами. Подбородки у них были широкие и жесткие, как будто вытесанные из камня. Лбы и брови выступали, как потолочные балки. Глаза горели от водки колючей злобой или добродушной издевкой. Задрав голову и широко расставив ноги, один извозчик бил себя кулаком в грудь и кричал товарищу:

— Ты меня не понимаешь! Пусть у меня будет горе, если ты меня понимаешь.

Товарищ смеялся ему в лицо:

— Что тут понимать? Ты много о себе понимаешь.

Еще один извозчик держал своего братка за отвороты пиджака и тряс его:

— Я выпил три стакана водки. Чтоб из тебя высосали три стакана крови, если я не выпил три стакана водки. Ты мне веришь?

Его товарищ безропотно позволял себя трясти и с пьяной придурковатостью кивал в знак согласия:

— Я тебе верю, почему мне тебе не верить?

Гости лупили широкими ладонями по дну бутылок, выбивали пробки и пили водку из чайных стаканов.

— Лехаим! Чтоб мы были здоровы. Лейте водку в глотку!

Опустевшие чайные стаканы они ставили на стол со стуком, кривились и занюхивали хлебом, чтобы прогнать горечь, жжение и злобу.

В углу сидели меламед реб Шлойме-Мота и торговец табаком. Вова Барбитолер заказал «четверть» и закуску — холодный гречишник, маринованную селедку, сухое печенье в сахаре. После первой же рюмки он заговорил о Конфраде: она поломала его жизнь. Из-за того что он скандалил с ней, его старший сын вырос упрямым молчуном, нелюдимом. Из-за ненависти к отцу он не заходит в синагогу даже в Йом Кипур. Вовина дочь — тоже от первой жены — засиделась в девках. Она стеснялась приводить женихов в дом. Из-за Конфрады он мучает свою несчастную, честную и тихую Миндл. Миндл — праведница, он сам это знает, никто не должен ему это рассказывать. Тем не менее он тоскует по этой распутнице, по этой шлюхе с красивым нахальным личиком. Он хочет, но не может освободиться от нее. Хочет вырвать ее из своего сердца, но не знает как. Однако реб Шлой-ме-Мота — умный еврей, ученый еврей, и он тоже прожил тяжелую жизнь. Так, может быть, он даст совет, как избавиться от этой напасти?

Меламед слушал и печально улыбался в усы. У него спрашивают совета, его считают умным, но со всей своей мудростью он ничего не добился в жизни. Реб Шлойме-Мота отломил кусочек печенья, жевал и думал, что если торговец табаком все еще очарован той красивой женщиной с нахальным личиком, как он про нее говорит, он не должен был снова жениться на женщине, которую не любит.

— Вы, реб Вова, должны были бы отослать вашей бывшей в Аргентину разводное письмо. Тогда бы вы могли жить как все люди.

— И вы тоже? И вы тоже говорите, как виленские раввины и обыватели из синагоги реб Шоелки? — Табачник налил еще одну рюмку. Его рука дрожала, и когда он пил, то облил водкой бороду. — Чтоб я валялся, как перееханная телегой собака с вывалившимися внутренностями, если я пошлю ей разводное письмо! Чтобы она была больше не виновна в грехе прелюбодеяния? От вас, реб Шлойме-Мота, я не ожидал такого совета. Вы ведь тоже всю жизнь вели войну со святошами, и даже сейчас еще обыватели попрекают вас, говоря, что вы из просвещенцев.

Меламед медленно ответил, что он вел спор из-за иной системы в иудаизме. У него был другой подход к жизни, тем не менее он признает, что его время прошло. Реб Вова тоже должен понять, что времена меняются и что пожилой человек должен посмотреть на то, что произошло, другими глазами. Судя по тому, что он сам рассказывает, та женщина в Аргентине — легкомысленна по природе и не имеет сильного воображения, то есть это женщина, не способная представить себе последствия своих непродуманных поступков. По большей части они поступают дурно не потому, что настолько уж плохи, а потому, что не отдают себе отчета в том, что получится из их речей и поступков. Вот и эта Конфрада вышла за него замуж без надлежащих размышлений и только потом увидала, что они не пара. Как сильно страдает из-за нее покинутый муж, она не могла себе представить издалека, потому что она по своей природе человек, не раздумывающий много и лишенный воображения. Однако она осталась ему другом и наверняка не хотела бы, чтобы он из-за нее мучился. Так что, если реб Вова будет думать, что она не самая худшая и распроклятая, а что она осталась ему другом, ему не будет уже так невыносимо тяжело послать ей разводное письмо, а также развестись с ней и в своем сердце.