Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

— А как я тебе нравлюсь в этом? — снова услышал он через четверть часа голос Славы, и она закрутилась перед ним в длинном, широком платье из белого шелка, вышитом цветами. На ее обнаженные плечи было накинуто короткое манто из серого каракуля с воротником-стойкой и с широкими короткими рукавами. На груди был глубокий вырез. На шее — нитка жемчуга, в ушах качались серьги. В одной руке она держала маленькую белую сумочку, другой приподнимала подол платья и оглядывала себя со всех сторон счастливая, возбужденная.

— Когда это надевают, на свадьбу? — спросил Цемах.

— Да, на свадьбу и на бал. — Слава лучилась радостью. В ее голосе не было ни малейшего отзвука недавнего злого смешка за его спиной.

— А почему у тебя нет ребенка?

— Ребенка? — Слава все еще задумчиво смотрела на свое платье, когда до нее дошло, о чем спрашивает ее муж, и она поморщилась, словно съев что-то горькое. — Ты хочешь ребенка? Разве ты меня любишь, чтобы хотеть от меня ребенка? — и, не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Через день Володя вернулся из поездки. Чтобы служанку не увезли потихоньку и чтобы видеть, что происходит в доме, Цемах держал открытыми все двери в доме. Он заметил из своей комнаты, как Володя через столовую вошел в кухню и сразу же вышел. Тут же раздался плач Стаси. Цемах повернул голову и увидел, что его жена вышла из спальни с намерением прикрыть дверь его комнаты.

— Почему она плачет, эта служанка? — он сделал над собой усилие, чтобы говорить спокойно.

Слава поспешно ответила, держа руку на двери:

— Володя нашел для нее место у одного своего покупателя, а она не хочет туда. Но мне она не нужна, у меня на нее терпения не хватает. Взяла ее, только пока она не получит другое место.

Цемах поманил Славу пальцем, словно специально хотел обидеть ее, давая знак без слов и даже не снисходя до того, чтобы махнуть всей рукой.

— Передай своим братьям от моего имени: если они отошлют эту служанку в село, я пойду по Ломже от синагоги к синагоге и повсюду буду провозглашать, что Лола Ступель соблазнил сироту и что семья Ступелей прогнала эту сироту в село, где ребенка крестят. Я все расскажу, и это так же верно, как то, что я сейчас с тобой разговариваю.

— А что же нам делать? — спросила Слава после долгого молчания. — Пусть Лола женится на служанке?

— А почему бы и нет? — удивился Цемах. — Этот Лола — обжора, а девушка — праведница. Ее преследуют с самого детства, и все же она не крестилась, хотя ее жизнь на селе от этого стала бы легче. Так почему же она не подходит Ступелям в невестки?

Слава видела, что он дразнит ее и издевается над ее родными, и начала кричать:

— Эта корова, этот распущенный кусок мяса, эта уличная девка, чтобы она стала невесткой Наума и моей племянницей?!

Однако он снова ответил хладнокровно, с намерением, чтобы его спокойные слова сделали ей еще больнее:

— Почему ты так ее обзываешь? Потому что она рассказала мне правду в то время, как ты — обманула? Ты не должна, по крайней мере, называть ее распущенной. Разве ты была лучше?

Слава помнила в этот момент, что должна оставаться спокойной. Выдержать его взгляд и остаться спокойной. Чтобы ее лицо не выразило ни гнева, ни страха.

— Хорошо, я передам моим братьям то, что ты велишь мне передать, — ответила она и вышла.

Усталый с дороги, но довольный тем, что ему удалось сделать, Володя сидел в глубоком кресле и рассказывал женщинам семьи, как он таскался от села к селу, пока не отыскал крестьянина, который согласился за хорошие деньги принять эту девицу. Теперь ее надо побыстрее отослать, и дело кончено. Слава подождала, пока брат закончил рассказывать, и тогда передала слова Цемаха точно так, как они были сказаны. Фрида и Хана молча испуганно переглянулись. Володя медленно встал.

— Откуда про это известно твоему мужу?

Слава ответила мертвым голосом и с застывшим лицом, будто она была деревянной кукушкой из часов брата: ее муж может знать об этом только от служанки, но до сегодняшнего дня он молчал.

— Когда я прежде ей рассказывал, что у меня есть уже для нее место, она не ответила ни слова, — просопел Володя.

— Но как только ты вышел, она начала плакать, оттого что ее отсылают, и мой муж услышал это. Можешь быть уверен, что он сделает, как говорит. Будет ходить от синагоги к синагоге и всем рассказывать, — подзуживала Слава брата.

От злости краснея своим складчатым затылком, Володя вытащил из высоких черных напольных часов длинную медную гирю.