Константин Сазонов - Фома Верующий

— В общем и целом согласен и с первым, и со вторым, но в частностях могут быть большие расхождения. Весь вопрос в конкретных частностях. По сути, мы живем сейчас в зеркалах, вот как в моей комнате, только со всех сторон. Видим, казалось бы, одно и то же, а оказывается, что всё наоборот. Вот скажи мне, Филипп, в Сербии социальные сети тоже разразились общим сумасшествием?

— Там вообще все крэйзи, — подает голос Таня, — а ты, Филипп, лучше про смыслы у турок, что заселились сегодня на второй этаж, спроси, узнаешь для себя много нового, вплоть до того, что живешь не так и зря. Одному Михайло хорошо — он с утра до ночи в танки в сети режется. Танкист в доме — горе в семье, — отвешивает шуточный подзатыльник своему другу Таня.

На кухне становится невыносимо душно от табачного дыма, и я с обещаниями составить компанию завтра вышел на улицу князя Михаила. На город спускались сумерки, и дневное тепло таяло на полупустынных улицах с каждой минутой. Я решил пройтись до крепости Калемегдан и посмотреть на слияние Дуная и Савы, пока еще не совсем стемнело. Закат на смотровой площадке крепости был изумителен, потом, словно по взмаху палочки невидимого дирижера, по всему парку начали зажигаться фонари, где-то далеко в частном секторе лаяла собака, и стало почти пасторально тепло от происходящего. Мне не давал покоя вопрос Филиппа, хотя он был риторическим и простым до очевидности. В электрическах отблесках в водах Дуная, поглаживая рукой древнюю кладку, я разглядывал тающую светлую полоску неба на горизонте и вглядывался в мерцание звезд. Светящийся газ… стать легким, благородным гелием и не вступать в реакцию. Подниматься в высоту, видеть общее. Не оставаться в комнате с зеркалами. точно, Карл Густав Юнг, я даже хлопнул себя по лбу. Человек придумает себе псевдоидеи, маски статусов, круговая порука лжи. Все что угодно, только не встречаться с собственной душой, не погружаться во внутренние сумерки, а если найти себе подобных и образовать клуб по интересам, — это уже коллективное темное. Любое чужеродное, иное будет восприниматься в штыки. Такова современная электронная сеть бытия, социальная коммуникация, запертая в пространства сообществ и списков друзей, о которых зачастую ничего неизвестно, кроме ника и отметки «мне нравится». Этот кулак с оттопыренным большим пальцем сам по себе стал микроскопическим энтеогеном, электронным наркотиком и вирусом. Уверен, что скоро вместо того, чтобы нагонять количество, их просто будут официально продавать за большие деньги. Но это всего лишь почва, добротный навоз, где запросто реализуется простейшая махинация из девяноста процентов правды, пяти процентов лжи и такой же доли развлечения. Замешиваем крутое тесто, лепим новую реальность, где знак минуса меняется на знак плюс, переворачиваем все что угодно с ног на голову и получаем агонию массовой информации. Все средства массовой информации тихо умирают, превращаясь в огромную социальную сеть. Инструмент управления готов, и со времен доктора Геббельса он здорово прогрессировал. Современная война смыслов идет в виртуальном пространстве и подкрепляется красочными кровавыми картинами с полигонов специально для этого созданных. И как сохранить в этой системе разум обычному человеку, который смотрит с кручи в темноту и отражения? Ответ приходит быстро: сначала безоговорочно поверить любой информации, а потом так же тотально, хирургически холодно усомниться в каждом факте и не верить эмоциям, не верить не документальным фактам, не верить вообще никому.

Мне пора возвращаться. В супермаркете недалеко от хостела я покупаю немудреный ужин и поднимаюсь на лифте под самую крышу в свою маленькую, но очень уютную комнату. Перед сном обязательно чай с медом, чтобы не простыть, и нужно еще сходить на второй этаж. Мне ска-зали, что там хорошая широкая лоджия, где можно спокойно присесть за столик и покурить.

На этаже шумно. На кухне с кофеваркой возится незнакомый смуглый человек. Я помогаю ему управиться, и напиток течет в стеклянную емкость. Я слизнул остатки меда с ложки и медленно, чтобы не расплескать чай, направился к лестнице. Сверху раздавались взрывы хохота. На креслах расположилась компания мужчин от тридцати до сорока, они громко говорили по-турецки. Я приветствовал их на английском. Несколько секунд меня изучали любопытными взглядами, после чего самый крупный из компании задал мне вопрос:

— Вы мусульманин?

— Нет, я крещен в православии.