Алла Драбкина - ...и чуть впереди

— Какую-то чепуху вы говорите. Как это может быть два с половиной человека? Что это значит «с половиной»? Вы меня тревожите, Мария Игоревна.

Виктор Михалыч умирает со смеху, Маша просто боится смотреть в его сторону, так же как боится, что возьмет сейчас и скажет вдруг: «Это вы меня тревожите, Нина Ивановна». У нее просто на кончике языка это вертится.

— Я советую вам задуматься, — сказала на прощанье начальница.

Каким-то образом слух о том, что Машу ругали, проник в мальчишескую спальню. Маша услышала обсуждение этого вопроса, когда вошла в свою комнату:

— Ты, Купчинкин, или псих ненормальный, или предатель. Понял, кто ты?

— Да я же…

— Оправдываться будешь в милиции. Вот как дам сейчас по тыкве.

— Мальчики, прекратите. Он же сказал правду, — Маша заглянула к ним в спальню. — Все умылись?

— Все!

— Спать. И никаких споров.

— Расскажите что-нибудь, а?

— Ребята, устала, спать хочу…

— Ну, пожалуйста.

— Ну чего ты, Купчинкин, пристал. Спать человек хочет. А вечером расскажете?

— Да. Обещаю. Спать. Полная тишина.

Маша действительно очень устала и хотела спать. Прилегла, только прикрыла глаза и тут же провалилась в сон. Проснулась она оттого, что в спальне мальчиков громко разговаривали.

— Вожатая у нас — классная! Она с нами всегда заодно, — рассказывал кому-то Андрюшка Новиков.

— И не злая совсем. И после отбоя рассказывает. Она не хуже тебя умеет…

— Да? А вы, как последние бабы, уже раскисли?

— Что ты, Лобан, она и тебе понравится.

— Посмотрим.

Новый какой-то голос. Ага, видно, приехал тот самый Лобанов, которого Маша так боялась, еще не увидев ни разу. Пришлось подняться и войти в спальню.

— Что за шум, ребята?

— Лобан приехал, — сказал Купчинкин.

Мальчишки не спали, сидели в постелях.

— Это ты Лобанов? — доброжелательно спросила Маша у новенького — низкорослого смуглого черноволосого мальчика.

— Хотя бы.

— Меня зовут Мария Игоревна.

— Очень приятно, — дурашливо раскланялся мальчишка.

Лицо его Маше не понравилось. Жесткое, нагловатое лицо с неопределенно кривящимися губами.

— Ну, располагайся…

— Не беспокойтесь. Я тут все получше вас знаю.

— И побыстрей, — прикрикнула Маша, — сейчас обход будет.

— А вы уже испугались? — едко спросил мальчишка.

Было ясно, что с приездом Лобанова для Маши кончилась спокойная жизнь. Она вдруг почувствовала себя младше этого мальчишки. Ей вспомнился парень из параллельного класса, который однажды вот так же едко и спокойно передразнил ее на комсомольском собрании. Правда, тогда он получил по заслугам от Машиных одноклассников. И все-таки он был ровесником. А этот…

— Чего ты, Лобан, ложись, а то Марии Игоревне опять влетит, — примиряюще сказал Андрюшка.

— С каких это пор вы боитесь, что им («им» подчеркнул) влетит?

— Она хорошая, — чистосердечно ляпнул Купчинкин.

— А я не умывался еще, — сказал Лобанов и начал демонстративно искать в чемодане полотенце.

— Почему не оставил чемодан в кладовой?

— Закрыто было.

Маша была абсолютным нулем для этого Лобанова. Приказывать ему нельзя, он не послушает, получится, что ее приказы вообще можно не выполнять. Это она почувствовала, но заискивать не хотела. Интересно, что бы по этому поводу сказал Макаренко? Макаренко был старше. И потом, он был мужчиной. Кричать бесполезно. Уступить — тоже.

— Не хочешь спать — вон из спальни. Иди к Нине Ивановне и скажи, что ты приехал, — жестко сказала она.

Кажется, впервые за несколько дней работы в лагере она по-настоящему разозлилась. Даже ребята почувствовали это.

— Иди, Лобан, — сказал Андрюшка.

Лобанов пожал плечами и вышел.

В следующую половину дня Лобанов вроде бы не нападал агрессивно, но, когда все слушали «Приключения барона Мюнхгаузена» (на улице был дождь), он демонстративно читал другую книгу.

После отбоя Маша пошла пожаловаться на свою тяжкую жизнь воспитательнице самого младшего отряда Норе Семеновне.

Нора Семеновна — пожилая седая женщина с умными глазами и чуть ироническим изломом бровей. Ее все уважают, и даже начальница не смеет обсуждать на педсоветах ее действия.

— Не знаю, что делать, — сказала Маша, — я, наверное, пошла у них на поводу, поэтому они вроде бы неплохо ко мне относились. А теперь…

— Вы что-то делали против собственного желания?

— Нет. Но я рассказываю им всякое после отбоя, и вообще… никакого воспитания. Я не знаю, как воспитывать.